Чтобы рассмотреть насилие как метод, стоит обратиться к одному из его величайших апологетов на словах и на деле – Эрнесто Че Геваре. В своей статье «Партизанская война – метод» он пишет следующее. «Прежде всего, следует уточнить, что данная форма борьбы является методом – методом достижения определённой цели. В качестве же цели – обязательной, неизбежной для каждого революционера – выступает завоевание политической власти. Таким образом, при анализе специфики ситуации в различных странах Америки понятие партизанской войны должно быть сведено к обычной категории метода борьбы за достижение этой цели»[1]. Итак, мы видим, что Че Гевара рассматривает партизанскую войну как метод захвата власти. То есть для него это что-то вроде президентских выборов. Он, явно, не читал работы Арендт, так как полагает, что власть можно захватить. Ладно, оставим это на его совести. «…партизанская война – это война народная, борьба масс. Полагать, что такую войну можно вести без поддержки населения – значит, обрекать себя на неизбежное поражение. Партизаны – это боевой авангард народа, находящийся в определённой зоне территории страны, вооружённый и готовый предпринять военные действия для достижения единственно возможной стратегической цели – завоевания власти»[2]. Вот любопытно: если партизаны имеют поддержку масс, то зачем воевать? Ведь власть есть доверие, и тогда уже незачем стрелять. Если массы поддержали партизан, то те автоматически получают власть. И никаких карателей уже тогда не будет, так как правительство, против которого воюют партизаны, власти не имеет. Но Че Гевара почему-то собрался воевать с армией: «Регулярные армии, будучи силой, на которую опирается власть эксплуататорских классов, организованные и обученные для ведения обычной войны, оказываются абсолютно беспомощными, сталкиваясь с борьбой крестьян, ведущейся в привычных для тех условиях. Они отдают десять солдат за одного убитого революционера (курсив мой – С.С.)». Таким образом, мы имеем одиннадцать убитых. Значит, одиннадцать семей уже не поддержат новый режим. А убитых будет очень много, так как в условиях современной войны один артиллерийский снаряд может унести жизни целого взвода. Таким образом, партизаны будут сами отбирать у себя власть. Кстати, уже по статье Че Гевары видно, что действовать он собрался в бывших колониях. Для него война единственный метод, интересы эксплуататоров стережёт армия, которая будто бы состоит из иностранцев. Он не допускает, что можно действовать парламентскими методами. И отчасти прав, так как в колониях никогда никто не позволял устраивать митинги и подавать петиции. Куба, где набирался боевого опыта Че Гевара – страна ранчадорес, антииспанской партизанщины, диктатур последовательно Херардо Мачадо, Фульхенсио Батисты и Фиделя Кастро. Складывается впечатление, что на этом острове вообще нет традиций власти. Метод Че Гевары вписывается в формулу Фанона: «Жестокость – в природе вещей и способна уступить лишь ещё большей жестокости»[3]. Теперь было бы уместно посмотреть, к чему приведёт такой путь. Сейчас, когда в Европе происходит становление постиндустриального общества и рушатся традиционные ценности, когда произошло столкновение европейской и исламской культур, самое время выбирать методы сосуществования людей между собой. И очень многие предпочли метод Че Гевары и Фанона. Получившуюся картину замечательно обрисовал в своей статье К. Шлёгель. «Вопрос, почему в одних местах дошло до открытого конфликта, тогда как в других ограничиваются переговорами, следует анализировать более конкретно. В целом я бы сказал, что вспышки насилия произошли повсюду, где не было политических элит, которые были бы в состоянии опосредовать процесс трансформации. (…) Вопрос следует ставить так: что представляют собой силы, утратившие страх перед гражданской войной? (…) Это прежде всего люди, которые всё потеряли или полагают, что они уже всё потеряли, те, кто думает, что для выхода из сложной ситуации есть простые решения и что длительный процесс регенерации общества можно ускорить «красногвардейской атакой». Те, кто не участвуют в построении общества, а ищут козлов отпущения за «хаос». Только в такой среде возникают беспощадность, безоглядная решительность, «грандиозное упростительство», которые требуются, чтобы сделать окончательный шаг к насилию»[4]. Почему же гражданское общество допускает такие эксцессы, почему оно не образуется там, где его до недавнего времени не было? Потому что его появление – длительный процесс: «..гражданское общество, если оно вообще возможно, образуется не по декрету или указу, не через реформу, а через самозащиту против новых «вояк» и бойцов кулачного права»[5]. Благодаря тому, что многие сочли, что все свои проблемы можно решить при помощи насилия, Европа и Россия вернулись едва ли не в средневековье. «Ещё пять лет назад в Европе и представить себе не могли, что вновь возможно возникновение конфликтов «из-за ничего» и что на авансцене появится персонаж, который дискредитировал себя в европейской истории этого столетия… Персонаж вояки. Как можно было бы его охарактеризовать? Как правило, это не бывший солдат, а, скорее, человек мирного времени, не сумевший приспособиться к новым жизненным обстоятельствам. Постмодерный вояка рождается не в следствие распада старой армии, к которой он зачастую не имеет отношения, а в следствие распада жизненного уклада. Организовать жизнь заново ив изменившихся условиях трудно, это требует усилий, прежде всего работы. Работать тяжело, держать в руках оружие много легче. Работающий может лишь с трудом жить на свою зарплату. Для работы необходимы знания и способности, для обращения с оружием достаточно одной жестокости. К кого в руках оружие, может заставить других работать на себя. (…) Авантюрист побеждает, потому что он эксплуатирует момент неожиданности. Неожиданным же для цивилизованного мира всё ещё является бесцельное, произвольное насилие. (…) Он не герой, пространство его действия – общественная аномия, его союзник – неспособность к сопротивлению и трусость граждан»[6]. Хорошей иллюстрацией такого типа новых «вояк» является Сергей Тимофеев (Сильвестр), в середине 90-х годов бывший едва ли не единоличным главой криминального мира Москвы. А начинал он как тракторист в нижегородской глубинке. В начале 90-х годов попав в столицу, Тимофеев не стал устраиваться работать на завод, а с головой окунулся в мир бандитских «разборок». Он на короткое время достиг рекордного для уголовника успеха, а потом его настиг закономерный финал: Сильвестр был взорван в своём же автомобиле. Но такие люди в последние годы выходят на первый план во многих странах мира. «Почти во всех больших метрополиях мира есть территории, которые не контролируются полицией, где господствует кулачное право. Государство отказалось от попыток установить там свою власть и ограничивается локализацией очагов насилия. Каждый третий афроамериканец умирает неестественной, насильственной смертью. Общество распадается на ареалы порядка (и благополучия) и на свободные от государственного контроля зоны. В этих зонах господствует закон клана, племени или банды, в которые организуется преимущественно молодёжь»[7]. Получается молекулярная гражданская война. Её причиной Шлёгель считает, что во время модернизации были отменены слишком многие запреты, в том числе и религиозная картина мира. Полиция же бессильна не из-за некомпетентности, а потому что население живёт в новой, криминализированной картине мира. К тому же, полиция обязана подчиняться юридическим законам, а «вояки» и их приспешники живут лишь по закону силы. Потому даже ещё недавно законопослушные граждане предпочитают надеяться на собственные дробовики, нежели на наряды милиции. Ареалы благополучия в наши дни охраняют атлеты-наёмники с оружием, высокопарно именующиеся security, а на деле отличающиеся от бандитов лишь размерами дохода. Правительство ничего не сможет сделать, даже если отдаст приказ о ликвидации криминалитета и его анклавов. Ведь полицейское начальство обычно бывает подкуплено, да и оружие нарядов мало чем отличается от оружия гангстеров и их питомцев. Только если полицейский всё-таки связан законами и инструкциями, то бандит свободен во всех отношениях. Потому борьбой с обычными уголовными преступниками и криминализированной молодёжью вынуждены заниматься спецслужбы. Какие же причины доводят до такого удивительного феномена? Хотя бы тот факт, что принцип Че Гевары сработал: за одного убитого преступника в случае зачистки полицейские потеряют десять своих людей. Разумеется, не только в перестрелке, но и в случае мести криминалитета. Как показала недавняя практика, преступники не гнушаются расправой с членами семей «стражей порядка». А так как почти во всех европейских странах преобладает в наши дни именно криминальное мышление, то полицейским предстоит надеяться только на свои силы. И начинается соревнование, эдакая «холодная война». «Войска специального назначения – различного рода «коммандос», «силы быстрого реагирования», группы «альфа», «омега» и тому подобные элитные воинские подразделения, появившиеся в период локальных конфликтов эпохи «холодной» войны, — представляют собой попытку решить эту проблему»[8]. С учётом современных технических новаций и биологических экспериментов спецназ почти непобедим. В наши дни не исключено, что бойцам спецподразделений вшивают специальные чипы, позволяющие слышат на уровне ультразвука, а дальше – больше. Разумеется, такие подразделения запросто смогут взять штурмом Бронкс и Люберцы, Уайтчапель и Монмартр и ликвидировать местные банды. Но не стоит забывать, что криминальная субкультура сейчас лидирует в менталитете городского (да и сельского) населения. Неужели в обществе, где никто не покажет милиционеру, куда побежал вор, спецназовцы будут исключением? Уничтожив гангстеров, они охотно займут их место. «Преторианская гвардия, созданная первоначально для охраны священной особы римского императора, довольно быстро осознала собственные интересы и, руководствуясь именно ими, а не интересами государства, начала свергать неугодных правителей и возводить на престол послушных марионеток. То же самое делали «бессмертные» в Византии, мамелюки в средневековом Египте и – в определённый период истории – российская гвардия»[9]. Как только спецподразделения «отобьются от рук» и устроят произвол, придётся изыскивать пути их ликвидации. То есть формировать новые подразделения или конструировать новое оружие, сводящее на нет физическое и профессиональное превосходство спецназовцев. То есть, идущее по пути насилия, общество само загоняет себя в замкнутый круг, каждая попытка разорвать который будет стоить кому-нибудь жизни. В дуэли насилия против насилия нет ни победителей, ни побеждённых. Более того, так как насилие очень часто бывает сопряжено с жестокостью, что деформирует его носителей. С ликвидацией противника, как правило, жестокость оказывается направлена сама на себя. Вот как повествует об этом немецкий этнограф Отто Кифер, анализируя жестокость древних римлян: «Неустанное стремление к власти было неотъемлемой частью римского характера, и в ходе борьбы с другими народами римляне не отказывались ни от одного шага, казавшегося хоть в малейшей степени необходимым для завоевания господства – необходимым и, так сказать, «хорошим» с точки зрения превращения Рима в мировую империю. Позже, когда это властолюбие лишилось какой-либо цели, оно было вынуждено обратиться на самое себя или на порабощение подданных; иначе же оно бесцельно растрачивается в непрерывно усиливавших свой накал цирковых зрелищах с поединками людей и зверей»[10]. Примерно то же самое ожидает современный мир, если взгляд на насилие как на панацею не будет пересмотрен. В наши дни не устраивают цирковых зрелищ с рукопашными схватками до смерти или травли зверей, зато большая часть кинопродукции жестокостью и развратом затмит даже Амфитеатр Флавиев (Колизей) в дни аншлага. Культивация взглядов на насилие как на что-то простое и необходимое даже в детях отдаёт в подданство криминальным авторитетам и тюремным надзирателям всё большие массы людей. Так что насилие себя не оправдывает. Оно, разумеется, может применяться для решения определённых вопросов, но всё-таки стоит зорко следить: не колем ли мы орехи микроскопом.
Но есть и другой способ отстоять свою точку зрения, освободить родину; в общем, противостоять насилию. Автор этого подхода Махатма Ганди. Это стратегия ненасилия. «…бомбу нельзя уничтожить контрбомбой, так же как насилие нельзя уничтожить контрнасилием. Человечество может избавиться от насилия только путём ненасилия. Ненависть может быть побеждена только любовью. Ответная ненависть служит лишь распространению и усилению ненависти»[11]. Прочитав такую цитату, мы неизбежно начинаем считать Ганди толстовцем. Но давайте посмотрим, как применял он своё ненасилие в политике. Ситуация в двойне интересна тем, что в годы Второй мировой войны Ганди имел конкурента, настоящего индийского «че гевару», которого звали Чандра Бос. Дело в том, что во время наступления на Индию японцы сформировали из индийских военнопленных Индийскую Национальную Армию, которая участвовала в боях под Импхалом вместе с частями императорской армии. Возглавил индийских коллаборационистов британский капитан индийской национальности Чандра Бос, принявший титул «нетарджи» (освободитель). Его люди сражались с англичанами наравне с японцами и были разбиты вместе со своими покровителями. Безусловно, Чандра Бос был отважным человеком и горячим патриотом, но сделал он для освобождения Индии не больше, чем для отмены крепостного права в России. А вот Ганди правильно понял, на чём держится британское господство в Индии. «Жемчужина британской короны» была нужна Англии лишь как рынок для продажи товара, произведённого в метрополии. В Индии Великобритания имела монополию на ткань и соль, при помощи чего и держала индийцев в повиновении. Национальное производство было разрушено ещё в XIX веке. И Ганди просто предложил студентам и школьникам на досуге…ткать. Сначала он сам и его ближайшие сподвижники стали появляться в домотканой одежде, потом она стала чем-то вроде повседневного костюма. Английская монополия на соль была подорвана тем, что индийцы стали выпаривать соль сами. Разумеется, британцы попытались мешать этому. Полиция неоднократно арестовывала и избивала солеваров. Но тогда индийцы просто стали обходиться без соли. При этом с национальной стороны не прозвучало ни одного выстрела, но туземцы были непреклонны. Ганди не пугали штыки британских колониальных войск и не прельщали английские товары. Индия стала невыгодна метрополии и получила независимость. Иными словами, Ганди боролся, только без насилия. А вот Лев Толстой предложил бы терпеть колониальный гнёт, сидеть, сложа руки, надеясь, что Бог сам выдворит угнетателей. Ненасилие – это не скопизм, не трусость, не мазохизм. Ненасилие – достижение поставленной цели без отвлечения на деструктивные действия.
Ненасилие вовсе не означает, что насилие применять нельзя никогда и ни за что. Но оно совершенно исключает агрессию и деструкцию. Насилие не может быть доктриной политика или единственным методом достижения цели. Возьмём замечательный пример: переселение народов в 1943 году. Чеченцев и ингушей именно переселяли, а не наказывали за измену. Под дулами автоматов их грузили в вагоны, не исключено, что кого-то подгоняли прикладами, но, тем не менее, это совсем не похоже на действия зондер-команд. Более того, переселенцы приехали к специально для них построенным домам, где их уже ждали скот и огороды. Проблема «пятой колонны» была решена без концлагерей, бессудных расстрелов по спискам и прочих насильственных методов тоталитарного режима. Иными словами, тот, кто исповедует ненасилие, никогда не будет размениваться на грубость, поножовщину, а в политике и на агрессию. Если говорить в терминах замечательного русского философа времён Серебряного века И.А. Ильина, то в этом случае мы имеем дело не с насилием, а с заставлением. Это ограничение чьей-то личной воли при условие, что ограничитель делает это для блага ограничиваемого. Невозможно найти повод изувечить или убить человека для его же блага. «Заставлением следует называть такое наложение воли на внутренний или внешний состав человека, которое обращается не к духовному видению и любовному приятию заставляемой души непосредственно, а пытается понудить её непосредственно или пресечь её деятельность (курсив автора)…. Такое заставляющее наложение воли на человеческую жизнь может осуществиться в замкнутых пределах индивидуального существа; человек может заставлять сам себя (курсив автора); но люди могут заставлять друг друга (курсив автора)». От насилия заставление отличается следующим: «…будет целесообразно сохранить термин «насилие» для обозначения всех случаев предосудительного заставления (курсив автора), исходящего из злой души или направляющего на зло…». Двигателем заставления, разумеется, является одухотворенная любовь (так Ильин называет добро). Но заставление не исключает применения силы. «Призывая любить врагов, Христос имел в виду личных врагов человека, а не врагов Божьих и не кощунствующих совратителей; для них указано было утопление с жерновом на шее. Призывая прощать обиды, Христос имел в виду личные обиды человека, а не все возможные злодеяния; никто не в праве прощать чужие (курсив автора) обиды или предоставлять злодеям обижать слабых, развращать детей, осквернять храмы и губить родину», «…с злодеями необходимо вести борьбу. Но не из личной вражды к ним, а из любви к Богу, к святым, к родине и к ближним. Осуждению подлежит не меч, а злые и своекорыстные чувства в душе воина. Любовь отвергает не пресекающую борьбу со злодеем, а только зложелательство в этой борьбе». Это великолепно иллюстрирует Новый Завет: сделав из верёвки бич, Христос выгнал из храма ростовщиков и торговцев. Возможно, ему пришлось кого-то стегнуть, но ведь никто не был убит или серьёзно избит. Христос хотел выгнать торговцев из храма, что он и сделал. Но, кроме этого, он ничего этим людям не сделал. То есть это типичный пример заставления. Сторонники Ганди занимались самозаставлением, идя под дубинки колониальной полиции и пули британских солдат. Другое дело, что за выбор установок заставления должен отвечать тот, кто заставляет. В случае с Ганди, он сам отвечал за Сатьяграху: Ганди часто оказывался в тюрьме за свои убеждения. Потому он за свой пример и получил доверие индийцев. Заставление исключает насилие, потому это и есть путь ненасилия (не путать с толстовством).
Автор: Сулимов С.И.
Литература:
1. Гевара Ч. «Партизанская война – метод».
2. Ганди М. «Атомная бомба и ахимса».
3. Бьюкенен П. «Смерть Запада».
4. Шлёгель К. «Насилие и Новый порядок».
5. Кифер О. «Сексуальная жизнь в Древнем Риме».
6. Ильин И.А. «О сопротивлении злу силой».
7. Фанон Ф. «О насилии».
Примечания:
[1] Гевара Ч. «Партизанская война — метод» / Ч. Гевара/ Хрестоматия «Мораль в политике». Издательство МГУ. М. 2004. с. 117.
[2] Там же, с. 118
[3] Фанон Ф. «О насилии» / Ф. Фанон / Хрестоматия «Мораль и политика». Издательство МГУ. М. 2004. с.85.
[4] Шлёгель К. «Новый порядок и насилие» /К. Шлёгель/ «Вопросы философии». 1995, №5. с. 14
[5] там же, с. 15
[6] там же, с. 15
[7] там же, с. 17
[8] Бьюкенен П. «Смерть Запада» /П. Бьюкенен/ «Издательство АСТ». М. «TerraFantastica». СПб. 2004. с. 439
[9] там же, с. 443
[10] Кифер О. «Сексуальная жизнь в Древнем Риме» /О. Кифер/ Центрполиграф. М. 2003. с.81
[11] Ганди М. «Атомная бомба и ахимса» / М. Ганди / Хрестоматия «Мораль и политика». Издательство МГУ. М. 2004. с.85.
[11] Ильин И.А. Собрание сочинений в 10 томах /И.А. Ильин/ 1996. «Русская книга». М. с. 50
[11] там же, с. 54
[11] там же, с. 226
[11] там же, с. 227