Проблематика межгрупповых отношений в разной мере изучается различными подразделениями, школами и направлениями психологической науки. При этом имеющиеся концепции с известной долей условности можно подразделить на две группы: в одних из них межгрупповые взаимодействия выступают в качестве производных от внутриличностных противоречий, в других, наоборот, сам внутренний мир личности предстает в значительной степени обусловленным спецификой отношений между социальными группами. К первым можно отнести психоанализ и необихевиористскую концепцию фрустрации как причины агрессивности, ко второй относятся некоторые подходы собственно социальной психологии, т.е. интеракционистские и когнитивистские концепции. В данной работе мы постараемся осветить две концепции первой группы, а именно классический психоаналитический подход Зигмунда Фрейда и неофрейдистскую интерпретацию проблемы человеческой агрессивности Эриха Фромма.
В учении Зигмунда Фрейда явление межгрупповой агрессивности, способствующей внутренней сплоченности группы и дискриминации оппонирующей ей трактуется разными способами. Одно объяснение направленной на внешнюю группу агрессии (аутгрупповой агрессии) основывается на идее эдипова комплекса, разработанной Фрейдом в «Трех очерках по теории сексуальности»[1]: позитивный эдипов комплекс (любовь к матери, желание инцеста с ней и одновременно ревность и ненависть по отношению к отцу как к сопернику) и негативный эдипов комплекс (обратная комбинация – любовь к отцу и ненависть к матери) составляют отличающийся своей амбивалентностью полный эдипов комплекс (у женщины – комплекс Электры). Этот комплекс, по Фрейду, характерен для каждого человека: «Я полагаю, – говорит он в работе «Я и Оно», – что мы не ошибемся, если допустим существование полного Эдипова комплекса у всех вообще людей…»[2]. Ребенок стремится подражать отцу как объекту любви, но одновременно относится к нему с ненавистью как к объекту соперничества и агрессии. Взрослый же, будучи членом социальной группы, переносит на последнюю свою амбивалентную эмоциональность: как комментирует В.С. Агеев, «любовь к отцу трансформируется в идентификацию с лидером группы, а также с членами группы, имеющими аналогичную идентификацию, враждебность же и агрессия переносятся на аутгруппу. И так же, как ранее, любовь и ненависть к отцу выступают в качестве взаимосвязанных, взаимозависимых, немыслимых одна без другой детерминант психического развития личности, ингрупповая идентификация и аутгрупповая враждебность становятся аналогичным образом взаимосвязанными, взаимозависимыми, немыслимыми одна без другой детерминантами социального взаимодействия»[3].
В продолжительных эмоциональных интимных связях между двумя людьми, по мнению Фрейда, всегда имеется вытесненная враждебность, и «то же самое происходит, когда люди объединяются в большие единицы. Каждый раз, когда две семьи роднятся через брак, каждая из них, за счет другой, считает себя лучшей или более аристократической. Каждый из двух соседних городов становится недоброжелательным соперником другого; каждый кантончик смотрит с пренебрежением, свысока на другой. Родственные, близкие между собою народные ветви отталкиваются друг от друга: южный немец не выносит северянина, англичанин клевещет на шотландца, испанец презирает португальца. То, что при больших различиях возникает труднопреодолимая антипатия – галла к германцу, арийца к семиту, белого к цветному, – нас перестало удивлять»[4].
С другой стороны, в более поздний период своей научной деятельности (в работе «По ту сторону принципа удовольствия»[5]) Фрейд выдвинул идею существования в человеческой психике особого инстинкта, или влечения к смерти, разложению, упрощению: «целью всякой жизни является смерть»[6], которая трактуется как восстановление предшествующего жизни неорганического состояния. Эта сила – Танатос, выступает антиподом Эроса – любовного (а не только сексуального) влечения, своего рода воли к жизни; либидо противопоставляется мортидо, которое и является причиной агрессии. «Мы полагаем, что человеческие влечения бывают только двух родов, – говорит Фрейд. – Либо те, что направлены на сохранение и объединение; мы называем их эротическими – в том смысле, как Эрос понимается в платоновском «Пире» – или сексуальными влечениями, сознательно расширяя широко известное понятие «сексуальность». Либо те, что направлены на разрушение и убийство: мы сводим их к инстинкту агрессии, или инстинкту деструктивности. …Этот инстинкт работает в каждом живом существе и стремится привести его к распаду, вернуть жизнь в состояние неживой материи. Со всей серьезностью он заслуживает название «инстинкт смерти», в то время как эротические влечения представляют собой стремление к жизни»[7]. Исходя из этого, Фрейд постулирует, что «агрессивное стремление является у человека изначальной, самостоятельной инстинктивной предрасположенностью. …Агрессивное влечение – потомок и главный представитель инстинкта смерти, обнаруженного нами рядом с Эросом и разделяющего с ним власть над миром»[8].
При этом агрессия связана еще и с нарциссизмом – производным от аутоэротической фазы развития детской психики себялюбием, когда либидо направлено на самого индивида (в расширенном понимании – и на группу, т.е. ингруппу): «удовлетворение агрессивности связано с необычайно высоким уровнем нарциссического наслаждения – «Я» утоляет свое древнее желание всемогущества»[9]. Нарциссическая направленность присуща психологии социальной группы, в которой либидонозно связаны отдельные индивиды, она находит свое отражение в почитании собственной культуры, неизбежно связанном с презрением к отличающимся от нее; вражда к чужим стабилизирует общество, снимает межклассовые противоречия – «пусть я жалкий, задавленный долгами и воинской повинностью плебей, но зато я римлянин, имею свою долю в общей задаче покорять другие народы и предписывать им законы»[10]. Агрессия выносится за пределы собственной социокультурной группы, находя здесь безопасное для самой этой группы удовлетворение/разрядку, за счет чего укрепляется ее солидарность. «Всегда можно соединить узами любви огромное множество; единственное, что требуется – это наличие того, кто станет объектом агрессии, – пишет Фрейд. – …После того, как апостол Павел положил в основание своей христианской общины всеобщее человеколюбие, неизбежным следствием была крайняя нетерпимость христиан ко всем остальным»[11]. В итоге Зигмунд Фрейд приходит к неутешительному выводу, сформулированному в известном его ответе Эйнштейну «Почему война»: «у нас нет никаких шансов ликвидировать агрессивные склонности человека» (дело в том, что, по Фрейду, агрессия становится деструктивностью, когда направляется вовне – «живое существо, так сказать, сохраняет свою собственную жизнь, разрушая чужую», причем «направление инстинктивных сил деструктивности на внешний мир разгружает живое существо и должно быть для него благотворным», в то время как направленность агрессии, инстинкта деструктивности вовнутрь, на самого человека, естественно, «прямо вредит здоровью»[12]: если хочешь быть здоров – разряжайся на других).
Более оптимистично настроен один из его известнейших последователей, основатель неофрейдизма Эрих Фромм, объединивший психоанализ с философской антропологией и марксизмом (франкфуртская школа). Фромм затрагивает проблемы межгрупповой агрессии в ряде своих работ – таких, как «Бегство от свободы», «Душа человека», и особенно – в «Анатомии человеческой деструктивности». Для подхода Фромма (как и Фрейда) характерен перенос характеристик индивидов на социальные группы и слои: так, он настойчиво проводит идею присущей среднему классу враждебности – «для среднего человека нет ничего тяжелее, чем чувствовать себя одиноким, не принадлежащим ни к какой большой группе, с которой он может себя отождествить»[13], пытаясь же избежать одиночества и достигнуть позитивного самоощущения за счет такой групповой идентификации, он сообщает группе собственную нарциссичность, завистливость, мстительность и т.п. черты характера, так что индивидуальный нарциссизм становится групповым: «Мы» достойны восхищения; «они» достойны презрения. «Мы» – добры, «они» – злы»[14]. «Мелкая буржуазия, – пишет Фромм, – которой в индустриальных обществах приходится хуже всех, во многих странах является главным рассадником чувства мести, расистских и националистических чувств». Мелкой буржуазии, по Фромму, свойственна экономическая, культурная и/или эмоциональная бедность, и для этих «людей, бедных в хозяйственном и культурном отношении, нарциссическая гордость принадлежности к группе является единственным и зачастую очень действенным источником удовлетворения. …Член подобной группы чувствует примерно следующее: «Даже если я беден и необразован, все же я представляю собой нечто важное, поскольку я принадлежу к самой замечательной группе в мире: «Я – белый». Или: «Я – ариец». Нарциссическая идеология превосходства собственной группы и неполноценности других групп требует практического подтверждения, достигаемого путем дискриминации меньшинств и/или военных завоеваний; войны развязываются тем легче, что нарциссическим группам свойствен вождизм: «Группа с сильной нарциссической установкой должна обязательно иметь вождя, с которым она могла бы себя идентифицировать. Вождь восхищает группу, которая проецирует на него свой нарциссизм»[15]. Всеми этими неприятными свойствами в полной мере обладает мелкая буржуазия, представляющая собой в индустриальном обществе некий пережиток предшествующих периодов социально-экономического развития. Впрочем, данный общественный слой настолько несимпатичен Фромму, что он наделяет этими же характеристиками и первых пуритан, протестантская этика которых, по Веберу, послужила одной из причин становления капитализма и индустриального общества (так что они играли роль не пережитка, а, наоборот, зародыша нового общества и, в отличие от поздней, якобы вырожденческой мелкой буржуазии, имели все возможности развивать свои интересы): «Этот класс, в действительности завидуя богатым и сильным, способным наслаждаться жизнью, рационализировал свою неприязнь и зависть в терминах моральных требований, в убеждении, что эти высшие слои будут наказаны вечным проклятием»[16].
Нарциссизим, говорит Фромм, можно и нужно преодолевать, так как «цель человека – преодоление его нарциссизма», и «лишь тот, кто преодолел свой нарциссизм и может сказать: «Я есть ты», способен любить пришельца и врага»[17]; кроме традиционного гуманизма и научного критицизма, в качестве средства избежать вредных последствий нарциссизма, его предлагается принципиально переориентировать: «Если предметом группового нарциссизма станет человечество, вся человеческая семья, а не отдельный народ, отдельная раса или отдельная политическая система, вероятно, можно многого достичь»[18]. Возможно, что это и так – хотя, если «Мы» станет все человечество, непонятно, кто будет исполнять функцию «Они».
Другими индивидуально-психологическим факторами, которые, помимо нарциссизма, являются причиной деструктивной агрессии в межгрупповых отношениях, у Фромма выступают садизм, некрофилия и инцестуальное влечение, которые в определенной комбинации с социально-экономическими и социально-политическими условиями приводят к печальным последствиям. В «Анатомии человеческой деструктивности» Фромм дает критику инстинктивистских и бихевиористских концепций агрессии и развивает собственную теорию. Он начинает свою критику Лоренца[19] с того, что противопоставляет «доброкачественную» филогенетическую агрессию, представляющую собой импульс к атаке в случае возникновения опасности для жизни и служащую сохранению рода – «злокачественной», которая, в отличие от первой, присуща только поведению человека: «это деструктивность и жестокость, которые свойственны только человеку и практически отсутствуют у других млекопитающих; она не имеет филогенетической программы, не служит биологическому приспособлению и не имеет никакой цели»[20]. Фромм много раз повторяет, что «в противоположность всем другим млекопитающим человек – это единственный представитель приматов, способный испытывать удовольствие от убийства и созерцания страданий»; «только человек подвержен влечению мучить и убивать и при этом может испытывать удовольствие. Это единственное живое существо, способное уничтожать себе подобных без всякой для себя пользы или выгоды». Соответственно, агрессивность человека по сравнению с внутривидовой агрессией у животных имеет иную природу и объясняется другими – психологическими факторами, в знании которых Лоренц некомпетентен, ибо «его понимание человека не выходит за рамки знаний среднего буржуа»[21].
Нам трудно судить, насколько Фромм, в свою очередь, компетентен в этологии, когда он отвергает «гидравлическую модель» Лоренца (равно как и аналогичные взгляды Фрейда о существовании постоянного агрессивного импульса, накапливающегося в случае отсутствия подходящего момента для разрядки[22]); его критика территориальной теории агрессии выглядит более убедительно (хотя тоже не без вопросов). Дальнейшая аргументация Фромма строится так: если человеческая агрессивность-деструктивность является следствием его биологической природы, то очевидно, что на ранних стадиях развития культуры, в первобытных группах, равно как и у сегодняшних примитивных племен степень агрессивности, воинственности должна быть выше, чем у цивилизованных народов[23]. Однако имеются данные, по которым можно сделать прямо противоположный вывод: «В первобытных культурах низкого уровня не было ни централизованной организации, ни постоянных командиров. Войны были большой редкостью, а о захватнических войнах не могло быть и речи. Они не вели к кровопролитию и не имели цели убить как можно больше врагов. …Драчливость не является врожденной чертой человека, и потому о воинственности можно говорить лишь как о функции цивилизационного развития». У первобытных охотников не было частной собственности, классового деления, отношений эксплуатации и господства/подчинения, а «человеческие связи возникали на основе взаимодействия», так что предпосылки для института войны отсутствовали (кровная месть, ритуализованные «социальные войны», охота за головами и т.п. – это не войны); и только со становлением цивилизации начались войны – «институт войн можно считать открытием эпохи 3 тыс. лет до н.э.». Фромм, проанализировав этнологические данные о 30 примитивных культурах, разделил их на три разряда: общества типа А – «жизнеутверждающие», в которых развит коллективизм, нет соперничества, зависти, жадности, тщеславия, а господствуют надежность и доверие; общества типа В – агрессивные, но не деструктивные, в которых господствуют индивидуализм, соперничество, иерархия, а мужская агрессивность и война считаются нормальными явлениями; и общества типа С – «деструктивные», в которых господствует связанное с частной собственностью соперничество, коварство, предательство, враждебность, жестокость, агрессивность и воинственность – как внутри группы, так и по отношению к другим. «Главное качественное различие между общественными системами типа А, В, С состоит в том, – говорит Фромм, – что первые две системы являются жизнеутверждающими, в то время как система С по сути своей является жестокой или деструктивной, т.е. может быть названа садистской или некрофильской».
Это объяснение предполагает следующее: человеку свойственна агрессия двух видов – оборонительная или реактивная, которая присуща и животным, и деструктивная – почти исключительно человеческая. Первая связана у человека с протестом против угнетения, ибо он по самой своей природе стремится к свободе – «потребность в свободе является биологической реакцией человеческого организма… и потому опасность лишиться свободы вызывает такую же точно оборонительную агрессию, какую вызывает любая угроза витальным интересам индивида». Изменить биологическую основу этой «доброкачественной» агрессии невозможно, но возможно снизить число провоцирующих ее факторов; это может быть достигнуто в обществе, в котором не будет господства, эксплуатации и классового деления, т.е. в светлом будущем – «настоящее снижение реактивной агрессии возможно лишь тогда, когда вся система, известная нам за последние 6 тыс. лет человеческой истории, будет заменена на нечто принципиально иное».
Деструктивная злокачественная агрессия – это, в свою очередь, не норма, а исключение, связанное с понятиями садизма и некрофилии. «Биофилия – пишет Фромм, – это страстная любовь к жизни и ко всему живому; это желание способствовать развитию, росту и расцвету любых форм жизни, будь то растение, животное или идея, социальная группа или отдельный человек. …Этика биофила имеет свои собственные критерии добра и зла. Добро – это все то, что служит жизни; зло – все то, что служит смерти». Некрофилия (под эту категорию у Фромма попадают все отрицательные характеристики, в т.ч. садизм) – это противоположность биофилии, но это не две равновеликие силы, как считал Фрейд: человек от природы является биофилом, но в случае задержки развития биофилии становится некрофилом (иными словами, зло – это умаление добра). Некрофил – это инвалид, нарцисс, который чувствует свою изолированность и никчемность, который самоутверждается через деструкцию; в психоаналитических терминах, «некрофилия представляет собой злокачественную форму анального характера, в то время как биофилия – это полностью развитая форма «генитального» характера». Некрофилия не есть врожденное свойство, и ее можно избежать, если уничтожить эксплуатацию и манипулирование человеком и обеспечить возможность активного творческого развития[24].
Таким образом, в теории Фромма своеобразно переплетаются психоанализ, марксизм, руссоизм, этика «благоговения перед жизнью» Альберта Швейцера[25], историческая антропология и др. С нашей точки зрения, она вызывает ряд возражений: прежде всего, небезупречна критика этологического подхода. Многократно постулируемая Фроммом идея о том, что деструктивная агрессия присуща одному лишь человеку, им же самим частично опровергается, когда он в другом месте утверждает, что «деструктивное поведение наблюдается только у ряда насекомых, рыб и птиц, а из млекопитающих – только у крыс»[26]. Но отнюдь не только крысы ведут себя деструктивно: так, известно, что некоторые хищники нападают на жертвы и тогда, когда не охотятся и не защищаются (некоторые грызуны, волки и т.д.), и несомненно, что убийство само по себе доставляет им удовольствие. Если говорить о внутривидовой агрессии, то львы, гиены, гиеновые собаки, волки убивают членов своего вида в ситуациях межклановой борьбы, вторжения на чужую территорию; и у хищников, и у приматов встречается инфантицид, когда уничтожается чужое или даже свое потомство. Деструктивная, в терминологии Фромма, агрессия присуща и нашим ближайшим родственникам – шимпанзе: в то время, как он утверждает, что «если бы человеческая агрессивность находилась на таком же уровне, как у других млекопитающих (например, хотя бы наших ближайших родственников – шимпанзе), то человеческое общество было бы сравнительно миролюбивым»[27], у этих миролюбивых шимпанзе описаны случаи, когда самцы одной группы объединяются и совершают набеги на территорию соседей, где подстерегают и убивают отдельных особей в моменты, когда те не могут оказать сопротивления[28].
Неубедительно выглядят и выкладки Фромма относительно миролюбия и невоинственности в первобытном обществе и у некоторых примитивных этногрупп. Разумеется, в условиях присваивающего хозяйства экономические причины военной деятельности были минимальными, а на догосударственном уровне отсутствовала возможность организации планомерных крупномасштабных военных операций; но существовали иные формы межгрупповой агрессии – например, та же кровная месть (существование которой Фромм, кстати, признает и у обществ, характеризуемых им как миролюбивые и жизнеутверждающие[29]). У групп, организованных по принципу кровнородственных связей, и агрессия (военная деятельность) организуется в тех же формах, причем у наименее развитых племен кровная месть не ограничивается во времени, и только по мере социально-экономического развития начинает ограничиваться определенным числом поколений, регулироваться институтами посредничества и возмещения и т.д.[30]
Не всегда миролюбие или воинственность определяются развитием частной собственности и вообще социальным развитием – так, в литературе описано племя яга, стоявшее на весьма низком уровне развития, но при этом уровень деструктивной агрессивности был у них настолько высок, что в их войнах с конголезцами принимали участие и мужчины и женщины, а собственных новорожденных они уничтожали, пополняя свои ряды за счет детей из соседних племен.
То же самое касается и связи агрессивности с патриархатом: по Фромму, для исключительно миролюбивых и неагрессивных обществ типа А, у которых отсутствует частная собственность, характерно и равноправие мужчин и женщин, в то время агрессивные и деструктивные общества типа В и С характеризуются наличием частной собственности и доминированием мужчин. Однако в матриархальных (матрилинейных) обществах женщины были ничуть не менее воинственными, чем мужчины: так, Геродот рассказывает о савроматках, что «вместе с мужьями и даже без них они верхом выезжают на охоту, выступают в поход и носят одинаковую одежду с мужчинами», при этом у них «девушка не выходит замуж, пока не убьет врага»[31]. То же самое сообщает о савроматских женщинах и Псевдо-Гиппократ: «Их женщины ездят на конях, стреляют из лука и бросают копья с коня, и ведут войну с врагами, и это до тех пор, пока остаются девицами, и не прежде слагают девство, как не убьют трех врагов… Избравшая себе мужа перестает ездить на коне, пока не настанет необходимость в общем походе на войну»[32]. В сочиненном Николаем Дамасским и сохраненном Стобеем «Собрании замечательных обычаев» можно прочитать, что у савроматов, которые «женщинам подчиняются во всем, словно госпожам», «девушку сочетают браком не раньше, чем она убьет мужчину из числа врагов», а о скифах-галактофагах сообщается, что «их женщины не менее воинственны, чем мужчины; когда нужно, они воюют вместе с последними»[33]. И, надо сказать, эти сведения античных авторов вполне подтверждаются археологическими данными: в захоронениях савроматов, массагетов, исседонов Поволжья и Приуралья VI – IV вв. до н.э. 20% женских погребений содержат оружие – наконечники стрел, мечи, копья, а также предметы конской сбруи[34].
Наконец, рядом авторов действительно описаны этногруппы, у которых понижена внутригрупповая агрессивность и культивируется миролюбие[35], однако это не исключает вовсе ни ссор, ни убийств внутри группы, а в межгрупповых отношениях никакого миролюбия не наблюдается в принципе, так что это свидетельствует скорее о переориентации агрессии вовне, чем об ее отсутствии[36].
Главный же недостаток концепции Фромма, на наш взгляд, заключается в неправомерном перенесении психоаналитических характеристик индивида на общественные группы: объяснение причин межгрупповой агрессии такими понятиями, как некрофилия, нарциссизм, злокачественный инцест, садизм и др. представляется нам неадекватным. Например, Фромм утверждает, что «существуют садистские личности и садистские цивилизации»[37], соответственно, последние должны представлять собой лишь арифметическую сумму, аддитивное множество первых, что выглядит упрощением. (Собственно, исходя из позиции Фромма, все цивилизации являются садистскими и деструктивными, а миролюбие и прочие позитивные характеристики приписываются лишь первобытным и примитивным группам да утопическому обществу будущего).
Автор: Шипилов А.В.
Примечания:
[1] Фрейд З. Психология бессознательного: Сб. произведений. – М., 1990. – С. 122–199.
[2] Там же. – С. 437.
[3] Агеев В.С. Психология межгрупповых отношений. – М., 1983. – С. 15–16.
[4] Фрейд З. Психология масс и анализ человеческого Я. – В кн.: Фрейд З. Тотем и табу. – СПб, 1998. – С. 308.
[5] Фрейд З. Психология бессознательного. – С. 382–424.
[6] Там же. – С. 405.
[7] Фрейд З. Почему война? – В кн.: Фрейд З. Психоанализ. Религия. Культура. – М., 1991. – С. 264–265.
[8] Фрейд З. Недовольство культурой. – В кн.: Фрейд З. Психоанализ. Религия. Культура. – М., 1991. – С. 115.
[9] Там же. – С. 114.
[10] Фрейд З. Будущее одной иллюзии. – В кн.: Сумерки богов. – М., 1989. – С. 102.
[11] Фрейд З. Недовольство культурой. – С. 108–109.
[12] Фрейд З. Почему война? – С. 265–266.
[13] Фромм Э. Бегство от свободы. – М., 1995. – С. 177.
[14] Фромм Э. Душа человека. – М., 1998. – С. 95.
[15] Там же. – С. 37, 92, 100.
[16] Фромм Э. Бегство от свободы. – С. 177.
[17] Фромм Э. Душа человека. – С. 102, 103.
[18] Там же. – С. 104.
[19] См.: Лоренц К. Оборотная сторона зеркала. – М., 1998.
[20] Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. – М., 1998. – С. 33.
[21] Там же. – С. 52, 242, 286.
[22] Аронсон Э., Уилсон Т., Эйкерт Р. Социальная психология. Психологические законы поведения человека в социуме. – СПб, 2002. – С. 393; Майерс Д. Социальная психология. – СПб, 2002. – С. 464; Аронсон Э. Общественное животное. Введение в социальную психологию. – М., 1998. – С. 259–261.
[23] Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. – С. 201.
[24] Там же. – С. 198, 200, 219, 224–226, 260, 262, 286, 481–483, 571.
[25] Швейцер А. Благоговение перед жизнью. – М., 1992. – С. 216–237.
[26] Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. – С. 145.
[27] Там же. – С. 242.
[28] Бутовская М.Л. Этология приматов. – М., 1992. – С. 85–90; Бутовская М.Л. Современная этология и мифы о нарушенном балансе агрессии – торможения у человека // Общественные науки и современность. 1999. № 4. – С. 128–131.
[29] Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. – С. 361.
[30] Война и мир в ранней истории человечества. – М., 1994.
[31] Геродот. История, IV, 116–117. (Геродот. История. – М., 1993).
[32] Псевдо-Гиппократ. О воздухах, водах и местностях, 17. (Гиппократ. Избранные книги. – М., 1994).
[33] Николай Дамасский. Собрание замечательных обычаев, 123,2; 123,3; 144,7. // Вестник древней истории, 1960, № 4.
[34] Степи европейской части СССР в скифо-сарматское время. – М., 1989. – С. 169.
[35] Аронсон Э., Уилсон Т., Эйкерт Р. Социальная психология. – С. 394–395; Майерс Д. Социальная психология. – С. 465; Аронсон Э. Общественное животное. – С. 262.
[36] Бутовская М.Л. Агрессия и примирение как проявление социальности у приматов и человека // Общественные науки и современность. 1998. № 6. – С. 149–150.
[37] Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. – С. 179.