Противоречия и парадоксы народной жизни, проблемы взаимоотношения власти и народа, живучесть авторитарно-бюрократического режима тревожили М.Е. Салтыкова-Щедрина как гражданина и писателя. Его сатира “История одного города” – это не только история российского произвола, но и своеобразный итог размышлений писателя о результатах “эпохи возрождения”, как называла реформы 1860 – 70-х гг. прогрессивная часть общества, поверившая в возможность коренных изменений. Но бюрократические нагромождения и хитросплетения при оставшемся без существенных изменений государственном устройстве могли погубить любые прогрессивные начинания. К тому же, официальная историография неизменно связывала все, на протяжении веков, преобразования в России с благотворным и мудрым правлением самодержцев.
Да, проведение реформ второй половины XIX в. зависело от чувства гражданской ответственности и инициативы Александра II, но его к этому подвигла сама жизнь, общественно-политическая обстановка. В.О. Ключевский отмечал, что “с развитием крепостного права и с успехами образования русская мысль стала в особо ненормальное отношение к русской действительности. <…>Идеи политические и нравственные составляли один порядок; жизнь, отношения, которые установились в русском обществе, составляли другой порядок, и не было никакой связи между тем и другим”[1]. Такое положение вещей было характерно для конца XVIII в., но с начала XIX в. российская жизнь стала ориентироваться на те начала, на каких строилась жизнь западноевропейских стран.
Всякий мыслящий человек понимал теперь, что идея и жизнь должны находиться во взаимосвязи, но нельзя на неподготовленной для реформ почве сеять эти идеи без учета особенностей российской действительности, российского менталитета. В этом деле важно понимание того, что считать главным в укладе русской жизни, какие черты национального характера достойны поощрения и культивирования, а от каких следует избавляться. Высокое гражданское чувство – патриотизм, однако Щедрина возмущало распространенное тогда его понимание: покорность и бессловесность народных масс возводились в ранг национальной добродетели и назывались “патриотизмом”. На примере глуповского градоначальничества писатель высмеивал “государственное” понимание патриотизма как восхваление деяний самодержцев: “Одни из них, подобно бурному пламени, пролетала из края в край, все очищая и обновляя, другие, напротив того, подобно ручью журчащему, орошали луга и пажити <…>. Но все, как бурные, так и кроткие, оставляли по себе благодарную память в сердцах сограждан, ибо все были градоначальники”[2]. В щедринском понимании патриотизма не было места великодержавным амбициям и ксенофобии. Об этом следует знать на рубеже XX и XXI вв., потому что в современном обществе навязывается старая формула патриотизма (“христолюбивое” воинство, омывающее сапоги в Индийском океане, особая русская духовность, на которую весь мир молиться должен и пр.).
“История одного города” выражает гнев и боль истинного патриота. Именно любовь к Отечеству побуждала Салтыкова-Щедрина вскрывать язвы и пороки российской государственности, предавать их осмеянию. По наблюдениям писателя, пореформенное десятилетие показало, что, несмотря на благие намерения “перестроечных” преобразований, говорить о коренных изменениях в жизни страны не приходится. Конечно, великий сатирик понимал прогрессивное значение “эпохи реформ”, сам, в должности вице-губернатора, активно участвовал в ней. Однако его раздумья корректировались значительной порцией скептицизма, вызванного наблюдениями над современностью. Нет смысла отыскивать принцип конституционализма там, “где, в сущности, существует принцип свободного сечения”[3], исторический парадокс состоит в том, что “войны за просвещение” обращаются в войны “против просвещения”, единственная попытка конституционного свойства заключается в том, что квартальные “не всякого прохожего хватали за воротник”[4].
Даже либерально настроенный градоначальник начинает с объяснения глуповцам прав человека, а заканчивает объяснением прав Бурбонов. И кто “даст счастие”? – “Бывый прохвост” Угрюм-Бурчеев (тоже, в своем роде, являвшийся “реформатором”). Его, как известно, смел с должности и вообще из жизни некий катаклизм в виде смерча под именем “ОНО”. Не тот ли это административный смерч “реформатора” графа Твэрдоонто (“За рубежом”), который по его мысли “надлежало навсегда и повсеместно водворить и которому предстояло все знать, все слышать, все видеть и в особенности наблюдать, чтобы не было превратных идей и недоимок”. “Настоящего смерча <…> у него не вышло, но был ужас, было трясение великое”[5]. Иначе быть и не могло в стране, где понятие “право” весьма избирательно прилагалось к разным сословиям: есть правые и бесправные, а над всем довлеет выработавшаяся на протяжении веков “сила вещей”. “Нигде она не написана, никем не утверждена, не заклеймена, а идет себе напролом и все на пути своем побеждает”[6].
Можно провести ряд социально-экономических преобразований (главное из которых – отмена крепостного права), даже ввести конституцию, как “увенчание здания” реформ (но конституция так и не состоялась). Однако нельзя в одно мгновение изменить холопско-крепостническую психологию, изменить веками складывавшийся политический генотип страны, так как холопская суть характеризует не только холопов по социальному происхождению, но каждый крепостник – холоп перед лицом вышестоящего.
“История одного города”, по определению И.С. Тургенева, “странная и поразительная книга”, воспроизведя самые характерные черты российской жизни, не оставила равнодушными читателей – современников Салтыкова-Щедрина. На протяжении XX в. популярность этой сатиры в читательской массе падала: сказалась навязчивая идеологическая “заболтанность” толкования содержания. Следует отметить, что было бы ошибочно считать, что язвы и пороки, осмеянные Салтыковым-Щедриным, характерны только для российской действительности. В первой половине XX в. прозвучало: “Угнетатели из российской предыстории от Чингисхана до Троцкого с лежащим между ними эпизодом правления Петра не столь уж сильно отличаются от некоторых претендентов на президентское кресло в латиноамериканских республиках Центральной Америки”[7].
В настоящее время щедринская сатира как никогда нужна, полезна и поучительна. Да вот только, как показывают годы российского обновления конца XX – начала XXI вв., М.Е. Салтыков-Щедрин “неудобен”, потому что его сатирическому анализу подвергались как “высшие”, так и “низшие”, как самодержцы-реформаторы с “московскими идеалами государственности и петербургским просветительным озорством”[8](!), так и народ-“богоносец”. На рубеже веков в России популярны, к сожалению, сусальные рассказы о процветании и могуществе Российской империи, о том, как при последнем Романове российский мужик весь мир хлебом кормил, как пострадал царь-батюшка за народ свой и т.д., и т.п. Суть подобных настроений не только в слабом знании отечественной истории и литературы, но и в так и неизжитой рабьей психологии.
Автор: Дорошенко Н.Е.
Примечания:
[1] Ключевский В.О. Русская история. Полн. курс лекций. В 3-х тт. М.-Мн., 2002. С.578.
[2] Салтыков-Щедрин М.Е. Собр. соч. В 20-ти тт. М.,1965-1977. Т. VIII. C.268.
[3] Там же: T. VIII. C.304.
[4] Там же: T. VIII. C.353-354.
[5] Там же: T. XIV. C.86.
[6] Там же: T. XVI [II]. C.271.
[7] Шпенглер О. Закат Европы: Очерки морфологии мировой истории. Т.2. Мн.,1999. С.576.
[8] Салтыков-Щедрин М.Е. Собр. соч. В 20-ти тт. М.,1965-1977. Т. XIV. C.165.