Первым опытом обращения к проблеме фактичности, конечности, заброшенности, противоречивости человеческого существования в истории западной философии является стоицизм. Именно стоики впервые открывают в человеке пусть не личностное начало (это заслуга уже христианства), но начало индивидуальное, то «Я», которое так пронзительно ощущает бренность всего сущего, но, несмотря на это, умеет принять все удары судьбы и быть автономным от социума, природы и всех жизненных ситуаций, т.е., по сути, умеет быть свободным. Однако киники тоже стремились обрести внутреннюю свободу, отделяя себя от всего внешнего – от любых форм опосредования социальными, политическими и прочими структурами. Но между этими двумя школами все же есть различие: понимаемая киниками индивидуальность, в конечном счете, сводится к следованию и растворению в природе, что идет вразрез с идеей свободы, предполагающей прорыв из имманентного в трансцендентное, из сферы природных ограничений в нечто безусловное. А поэтому именно стоики впервые сумели проникнуть в суть человеческой фактичности и дать уникальное по своему решению понимание свободы человека.
Что же такое свобода для стоиков, и почему она соотносима с фактичностью существования? Сенека пишет: «Ты спросишь, что такое свобода? Не быть рабом ни у обстоятельств, ни у неизбежности, ни у случая; низвести фортуну на одну ступень с собою; а она, едва я пойму, что могу больше нее, окажется бессильна надо мною. Мне ли нести ее ярмо, если смерть – в моих руках?»1. Стоики дали свой уникальный ответ на брошенный им вызов: как уравновесить человеческую индивидуальность, свободу с внешними законами природы, общества, наконец, с судьбой. Они показали необходимую связь между внутренним миром человека и его свободой, которую без толку искать в природе, вещах, богатстве, власти, обществе, потому что все это преходящее и внешнее. Как пишет Марк Аврелий, «сами вещи отнюдь не соприкасаются с душой. Им нет доступа в душу, они не могут ни изменить ее, ни привести ее в движение. Изменение же и движение в ней лишь от нее самой. И каким будет для нее все предлежащее ей – зависит от того, каких суждений она сочтет себя достойной»2. Таким образом, фактичность человека (тело, рождение, смерть, место обитания и пр.) рассматривается стоиками как нечто бесполезное в своем самодовлеющем смысле.
Читая стоиков, может показаться, что они интуитивно нащупывают важную экзистенциальную категорию существования: «Все ничтожно, непостоянно, подлежит исчезновению»3. «Одно спешит к существованию, другое спешит из него. И из того, что возникло, кое-что уже исчезло. Поток изменения постоянно обновляет мир, как непрестанное течение времени постоянно сообщает юность беспредельной вечности»4. Здесь, казалось бы, открывается само конечное, бренное, фактичное бытие человека в мире, подобное экзистенциальному существованию. Однако такой вывод ошибочен: за стоическим пониманием преходящности вещей и явлений стоит не экзистенциальное «ничто», которое делает жизнь столь изменчивой, непостоянной, но вечное, несотворенное Единое. Это Единое (Логос) и есть аналог сущности, которая предшествует существованию. Собственно, поэтому можно вытерпеть все жизненные невзгоды, горести, связанные с самой конечностью человеческого бытия. За преходящим всегда стоит нечто целое, порядок – точка опоры, обладающая абсолютным смыслом. Марк Аврелий рассуждает: «Я состою из начала причинного и материального. Ни то, ни другое не перейдет в небытие, как и не возникло оно из небытия. Поэтому каждая часть моего существа сделается какой-нибудь частью мира, последняя, изменившись, в свою очередь сделается другой частью мира, и так бесконечно»5. Тело разрушается, но за разрушением не стоит абсолютное ничто, созерцание которого в экзистенциализме вызвало бы ужас. Не является ли это некой несущей основой, подпоркой, которая помогает психологически смириться с конечностью индивидуального существования и быть стойким в разных жизненных ситуациях?
Стоики предлагают такой способ внутренней свободы, при котором человек вбирает в себя всю необходимость мирового порядка, высшим выражением которой является Рок или Судьба. Свобода для стоиков не есть произвольное «я хочу». Как пишет Эпиктет, «…для того, чтобы быть свободным человеком, не следует желать зря всего того, что только придет в голову. Напротив того, свободный человек должен выучиться хотеть и соглашаться со всем тем, что с ним случается, потому что то, что с человеком случается, случается не зря, а по воле Того, Кто управляет всем миром»6. Стоики обнаружили неразрешимое противоречие между самим хотением человека и возможностью реализации желаемого. Единственным выходом из этой ситуации стало «урезание» хотения до той степени, при которой хотеть можно только того, что зависит от самого человека. А это исключает желание, связанное с самой фактичностью индивида: его телом, отношениями с другими людьми, местом, где он родился и т. д. «Нельзя быть свободным, – пишет Эпиктет, – тому человеку, который хочет что-нибудь, что зависит не от него самого, а от других»7 (и от ситуации, добавим мы! – О.В.). Значит ли, что стоический человек должен противостоять случайному и преходящему – тому, что не в его власти? Вовсе нет. Специфика стоической философии в том, что хоть она и является индивидуалистической, говорит о конкретном индивиде, но все же не вырывается за рамки Единого (т.е. порядка, Логоса) с его законами, которые разумны и являются благом для каждого. Вот почему не стоит противостоять судьбе и року: они включены в мировое устройство. Поэтому в силах человека – полюбить этот мир, согласиться с его законами, узреть в нем разумность или же просто уйти, то есть покончить жизнь самоубийством. Свобода не в отказе от необходимости и случайности, а в свободном принятии той и другой. Стоики рассуждали примерно так: когда мы делаем случайность своей, например, стойко переносим болезнь, мы тем самым возвышаемся над ней, низводим ее на одну ступень с собой. Тогда ничто не довлеет над нами, не является внешним, тогда нет отчуждения, и мы вправе сказать, что являемся равноправным гражданами великого царства Единого.
Интуитивно обнаружив полноту переполняющих человека экзистенциальных переживаний, стоики нашли достойное решение, которое все же не выходит за рамки рационалистической западноевропейской линии предопределения: не просто смириться и подчиниться судьбе, но встать на одну ступень с нею, достойно вплести нити судьбы в свою жизнь, тем самым, преодолев свою случайность и фактичность. Если же это представляется невыполнимым, всегда есть запасной выход – самоубийство. В предельном смысле свобода стоиков выражена в полном контроле не только над жизнью, но и над смертью. Стоический призыв быть невозмутимыми духом – это призыв умеренного, разумного отношения к вещам, явлениям, отношениям. Разум человека есть отражение всеобщей разумной природы Единого. Стойким и мужественным можно быть, зная, что у тебя есть несущая основа, мужественность «бунтующего человека» в экзистенциализме иная: без надежды на спасительную основу или фундамент…
Автор: Пастушкова О.В.
Примечания:
1 Сенека Л.А. Нравственные письма к Луцилию. — М.: Наука, 1977. — С.86.
2 Аврелий М. Наедине с собой // Римские стоики: Сенека, Эпиктет, Марк Аврелий. — М.: ТЕРРА-Книжный клуб; Республика, 1998. — С.372.
3Там же, с.381.
4Там же, с.377.
5Там же, с.370-371.
6 Эпиктет. В чем наше благо // Римские стоики: Сенека, Эпиктет, Марк Аврелий. — М.: ТЕРРА-Книжный клуб; Республика, 1998. — С. 322.
7Там же, с. 306.