Как объект материальной и духовной культуры, народный костюм — явление настолько многоплановое и уникальное, что может рассматриваться в контексте различных научных, культурологических, искусствоведческих и пр. исследований, открывая большие возможности, как для теоретического осмысления, так и для практического воплощения.
Одежда содержит информацию о возрасте и социальном статусе владельца, о его половой принадлежности, месте проживания (этносе) и жизненном укладе, профессии и обычаях, религиозных представлениях и эпохе, воплощая целостную модель, интегрирующую универсалии традиционной картины мира.
Русские игрушки в национальной одежде
Народный костюм наряду с языковой культурой, устным народным творчеством, обрядовыми традициями образует единую знаковую систему, отражая определенный образ жизни. Рассмотрение народной одежды в качестве своеобразного языка культуры впервые предложил П.Г. Богатырев. представив структуру народного костюма как особый вид семиотической системы. Он показал, что традиционная одежда может быть знаком, приобретая при этом значение, выходящее за пределы обыденного представления. Исследователь выделил практическую, утилитарную, эстетическую, эротическую, магическую, возрастную, социальнополовую (функция костюма замужней женщины) и тесно связанную с ней моральную функции, а также функцию праздничного костюма, обрядовую, профессиональную, функцию сословия, функции, указывающие на род занятий, вероисповедание и региональную функцию. [1]
Коротоякский уезд Воронежской губернии дает весьма любопытные материалы по вопросу о степени и характере проникновения московской городской культуры на далекие окраины государства и о роли городов, как проводников этой культуры в XVII — XVIII вв. С этой стороны Юго-Восточной экспедицией Академии Истории Материальной Культуры обследована западная часть уезда в бассейнах рек Девицы и Потудани, правых притоков Дона, именно Урывский район (украинская слобода Урыв и великорусские села: Голдаевка, Девица, Мастюгино. Рассошки, Оськино, Платава) и Коротоякский район (Солдатское, Прилепы и Песковатка по реке Потудани.
Возникновение большей части обследованных сёл относится ко второй половине XVII века, когда впервые в этих местах стала возможной мирная оседлая жизнь, и тем самым весь этот район вошел в состав Московского государства, представляя до тех пор пустую степь, между Московским государством и южными кочевниками. Самым старым поселением в этом районе является бывший город Урыв на берегу Дона, возникший в 1645 г., как сторожевой пункт на окраине государства. Приблизительно к тому-же времени относятся и первые поселения около нового военного пункта — села Голдаевка и Девица. Остальные села (Мастюгино, Оськино, Рассошки), отстоящие несколько дальше от Урыва, возникли позже (конец XVII в.), уже после того, как Московское влияние в этом крае стало более или менее прочным. Среди пустынных, мало заселенных степей эти поселения в культурном, экономическом и военном отношениях были тесно связаны с единственным городом этого края, Урывом, и всецело находились в сфере его влияния. Как увидим ниже, это влияние особенно интенсивно сказалось на селах, лежащих в непосредственном соседстве с Урывом (< олдаевка и Девица), и несколько слабее на остальных, более удаленных от него.
Сёла на р. Потудани возникли немного позже выше указанных, уже после постройки г. Коротояка (1648 г.), который в этом районе, южнее Урыва, был единственным городским центром, с которым были связаны соседние села. Таким образом, эти два захудалые в настоящее время городка, превращенные из городов в районные центры, вызванные к жизни военной необходимостью, в прошлом были важными административными и культурными пунктами в данном районе. С изменением политического положения района эти города быстро пришли в упадок, точно так же и служилые люди, населявшие этот район, из военного и дворянского сословия уже в начале XIX века стали государственными крестьянами.
Орнамент воронежского крестьянского костюма
По своему этнографическому происхождению население указанных районов является южно-великорусским, обнаруживая во многих сторонах быта типичные южно-великорусские явления и особенно в области языка (аканье, г фрикативное, т мягкое в 3-ем лице и т. п.). Эти же южно-великорусские черты определенно сказываются и в основных элементах одежды: понева, сорока и кичка в противоположность северно-великорусским и московским формам—сарафану и кокошнику. Последние формы, идя через местные культурные центры XVII века— Урыв и Коротояк — весьма прихотливо и пестро наложили свой отпечаток на основную южно-великорусскую этнографическую почву в быту местного населения. Дальнейшее описание отдельных видов бытующей в этом районе одежды детально укажет пути и принципы совместного бытования южно- и северно-великорусских элементов культуры.
Мужская одежда
В противоположность большинству мест южно-великорусских губерний, мужская одежда в обследованном районе сохраняет ряд старинных черт и представляет интерес для изучения мужской одежды. Правда, и здесь известны городские формы и вкусы, но это касается исключительно молодежи и бывалых людей, много поживших на стороне. В основной же массе мужское население ходит в домотканной одежде, сшитой по старым образцам; только в праздник надевают городское платье.
Рубаха шьется из пестряди и зачастую из белого, неокрашенного холста, имея типичный великорусский покрой с разрезом сбоку. Еще до сих пор не только старики, но и молодежь донашивают сшитые лет 10 тому назад белые рубахи, с красными украшениями, совершенно не стесняясь последним обстоятельством. Старинная рубаха обычно украшена внизу на подоле и на рукавах красной перетыкой различной ширины, а также красными грубыми численными кружевами. В месте соединения рукава с передним полотнищем рубахи вставляются красные „палякц», т.-е. полосы перетыки или плетения из красной пряжи. Ворот низкий, стоячий, украшается нашивками чёрного шнурка, а в месте прикрепления ворота, вокруг него, проходит вышивка красной нитью.
Особый интерес представляет старинная мужская рубаха, сохранившаяся в селе Платаве, которая, кроме выше указанных украшений, имеет еще украшения на груди и на спине. Это так называемая рубаха с «мутбузом» или .с «хрястом». В этой рубахе подоплека кроится в виде треугольника, и шов, пришивающий подоплеку к рубахе, сверху по этому треугольнику вышивается красной нитью („мутбуз»). В вершине треугольника, приходящейся посредине груди, вышивается крест в виде двух пересекающихся стежков красной нити, или он вышит несколькими крестиками. На некоторых рубахах такой крест вышивается и на спине. Еще до настоящего времени в с. Платаве носят такие рубахи, не спарывая нн креста, ни „мутоуза*; конечно, новых рубах так не шьют и не украшают. Новые рубахи шьют из белого холста, обычного покроя, без всяких украшений; так же распространены рубахи из синей и красной пестряди. В праздники стремятся надеть сатиновую рубаху, только не красную, самой последней модой является черная сатиновая рубаха.
Старинные рубахи—длинные, до колен,подпоясывали их низко („плд пуза»), теперь же стали шить рубахи покороче и подпоясывать на талии.
В недавнее еще время мужчины носили штаны из набойки, набитой на белом фоне масляной краской. Теперь же шьют больше из белого гладкого холста или вычерненного дома. Набивное донашивают, но новых не шьют, так как набивная ткань ломается, не набитый же холст является более мягким.
Верхняя мужская одежда имеет весьма много общего с женской верхней одеждой.
Женская одежда
Рубаха. В обследованном районе женская рубаха’ неоднородна по своему покрою. В этом отношении по отдельным селениям может быть проведено определенное разграничение. К одному типу относятся рубахи из сёл Девицы и Голдаевки, а также сел по р. Потудани: Прилепы, Солдатское, Песковатка, Ездоцкое. К другому типу относятся рубахи из сел Мастюгино, Оськино, Рассошки, Платава. Различие в покрое заключается главным образом в форме „паляков», вставляемых на плечах рубахи. Первый тип среди местного населения носит название голдаевского (по с. Голдаевке), и в селах Урывского района, кроме Девицы и Голдаевки, где этот тип является основным, также начинают новые рубахи шить по новому покрою, и такую рубаху называют сшитой „по-галдаецки рис. 1 с). Голдаевская рубаха имеет следующие особенности. Шьется она из 4-х полных полотнищ („станин») холста со швами спереди, сзади и 2 на боках. Чаще всего верхняя часть („станок») шьётся отдельно от подставы („юпка» или „патстафка»). „Скразные» или „дадольные», т.-е. дельные рубахи встречаются редко, в старину, говорят, их шили чаще. Вверху к этим основным полотнищам пришиваются прямые-паляки», представляющие собой прямоугольные куски холста (17 х 18 см), у молодых из кумача или красного сатина. У ворота „паляки» и часть основных полотнищ собираются в сборки.
Рис.1. Покрой женской рубахи: а — рубаха с косыми поляками спереди; в — она же сзади; с — рубаха с прямыми поляками.
При детальном анализе можно определенно констатировать две основные струи, которые, переливаясь в различных комбинациях в отдельных селениях, определяют современную физиономию женского костюма. Выше, попутно, мы касались этого вопроса при описании отдельных частей костюма. Суммируя выше приведенные замечания, мы можем сказать, что современный праздничный женский костюм в обследованном районе представляет контаминацию северно-великорусского типа, в его московской разновидности, и южно-великорусского типа. Последний, как основная этническая подпочва, выявляется более ярко и определенно, в виду того, что население этого района по своему происхождению принадлежит к южно-великорусской ветви, о чем, между прочим, весьма настоятельно говорят и языковые факты.
Московское наслоение проникло в эту южно-великорусскую среду в слабой степени, в связи с тем, что данное население, принадлежавшее к служилому, а не тяглому сословию, приобщалось к московской культуре и моде, но благодаря окраинному положению таких сторожевых пунктов, как Урыв и Коротояк, непосредственное влияние Москвы сказывалось не так ярко, как в подмосковных районах. Воронежская степь в конце XVII века для Москвы была глухой провинцией, окраиной, куда в весьма слабом отражении докатывались волны московской культуры, московских вкусов и мод, широкой и интенсивной волной разливавшихся по близлежащим подмосковным районам. То, что инородные, не южно-великорусские элементы описанных выше форм одежды стоят под московским воздействием, на нашем материале особенно рельефно выступает, если мы сопоставим материалы, характеризующие села, прилегающие к старым городам на Дону, Девица, Голдаевка, тянущиеся к Урыву, и на Потудани — Солдатское, Прилепы — тянущиеся к Коротояку, с материалами из сел, удаленных от городов. Эти села, жившие в XVII — XVIII в.в. весьма тесной жизнью с близлежащими городами, в большей степени носят элементы московского наслоения, в то время, как другая часть обследованного района, села более удаленные от Дона и непосредственного влияния бывших очагов местной культуры — Урыва и Коротояка, т.-е. Мастюгино, Оськино, Платава, Рассршки и др., весьма слабо усвоили московскую моду, сохранив в более чистом виде южно-великорусские черты своего костюма. Углубляясь далее в этот вопрос, можно нарисовать любопытную картину культурного взаимоотношения между первоначальными насельниками этих пограничиых районов и поставить вопрос о культурном значении для XVII— XVIII в.в. этих сторожевых крепостей на южной окраине московского государства. Не уклоняясь от основной темы, я на основании только материалов по одежде ставлю этот вопрос, не привлекая данных по другим вопросам материальной культуры, а также весьма любопытных и ценных данных по духовной культуре и фольклору, в частности по свадебному обряду. Но уже на основании только одной стороны материальной культуры—на основании материалов по женской одежде— можно говорить о том, что для старого времени эти небольшие крепостцы, зачастую расположенные в весьма неудобных местах для мирного жительства, но имевших большое стратегическое значение для пограничной службы, были очагами культуры, к которым тянулись окрестные поселения; в глазах местного населения и Урыв и Коротояк были образцами, достойными подражания, и чем дальше от них стояли сёла, чем меньше было непосредственного соприкосновения с городским населением, тем меньше встречаем элементов московской моды. Таким образом, при этнографическом изучении южно-великорусских районов, существенно поставить вопрос о культурной роли в прошлом того или иного селения, бывшего городом, а позднее превратившегося в село, мало отличающееся в настоящее время от остальных.
В головном уборе также чувствуется московская мода — это наличие в ряде сел в качестве женского головного убора кокошника. Выше указывались особенности здешнего кокошника, как-то—его малые размеры, надевание поверх кички, надевание подобно сороке надо лбом, наличие сложного позатыльника южно-великорусского типа при этом кокошнике; все это говорит не за органическое его развитие, а за позднее наслоение, принесенное на существовавший и развитый уже головной убор иного типа —а именно южно-великорусскую сороку с кичкой. И в ряде сел, дальше стоящих от городков, в Рассошках, Оськине, Яблочном, эти старые формы сохраняются; в Мастюгине и Платаве, ближе остальных лежащих к Дону, уже отмечено наличие кокошника Однотипность самого кокошника по всему обследованному району и даже по всей губернии говорит об одном или по крайней мере об однородных в культурном отношении источниках его распространения. Близость кокошника по форме с другими районами Воронежской губернии указывает на однородность путей московского (городского) влияния в пределах всей губернии. Выше указывалось сходство воронежского кокошника с кокошником прилегающих уездов Тамбовской губернии, которая, очевидно, была в одном круге культурных взаимоотношений с Воронежской губернией в старое время.
Основная форма одежды, сопутствующая московским модам, сарафан, в описываемых селениях вовсе отсутствует, не появляясь даже в виде девичьей одежды, что имеет место в ряде других мест, как Воронежской (напр.. в Нижнедевицком уезде), так и многих южновеликорусских губерний. В отношении этой формы мы не можем проследить степень московской моды в тех или иных селах, но влияние прежних местных культурных центров на одежде, заменяющей сарафан— на поневе — скэзывается. Выше мы отмечали, что к типу поневы, называемому местным населением „голдаевским», принадлежат поневы всех сел, лежащих блике к городам, и особняком стоят старинные поневы более удаленных сел, в которых голдаевский тип поневы рядом с голдаевской рубахой появляется только в последнее время,и отчетливо чувствуется, как что — то пришлое и новое. Уже указывалось, что голдаевская понёва характеризуется богатой расшивкой на современных экземплярах гарусом, на старинных же поневах, собранных Русским Музеем в 1904 г. из пригородных слобод г. Коротояка, некрученым шелком. По характеру и расположению вышивки, по узорам на отдельных частях поневы, а также по расцветке, гарусная расшивка на поневах стоит в теснейшей связи со старинной шелковой расшивкой. Богатство расшивки на поневах, обилие разновидностей поневы в этих селах, строгая регламентация надевания того или иного вида поневы, в этих селах, все говорит за то, что в них господствовала одна мода, стоящая под определенным крепким воздействием города, в данном случае Коротояка, более зажиточное население которого и могло так разнообразить и украшать поневу. Кстати, следует заметить, что жительницы г. Коротояка еще в 1904 г. носили поневы и кокошники; по словам крестьян и сейчас некоторые еще донашивают старинный костюм.
Расшитые поневы в Коротоякском уезде представляют собою любопытный оазис; в Воронежской губернии по имеющимся в моем распоряжении материалам сходные поневы известны еще только в Би-рючском уезде, именно в с. Верхнесосенск. Любопытно, что Верхнесо-сенск, подрбно Урыву и Коротояку, также был сторожевым пунктом, основанным в середине XVII в. Кроме того, есть сведения, что в 50-х годах вышитые шелком поневы были известны в с. Нижнепокровском Бирючского у. Из других южно-великорусских губерний расшитые поневы, повидимому, известны только в Орловской губернии, но там расшивка во многих отношениях отличается от Воронежской, и, вероятно, иного происхождения. В других же селах нашего района бытует понева по преимуществу с галуном и пояском на подоле, и только под влиянием богато расшитых соседских понев и в этих селах появляется неширокая вышивка, идущая исключительно по подолу („под-подолень»), как бы заменяя по месту старинное украшение — позумент; выше, на клетки и швы расшивка здесь не поднимается в самых праздничных поневах, так как такое расположение украшений не имеет преемственности, как выше названный „подподолень».
В виду наличия украинских поселений в обоих административных районах — с. Урыв — в Урывском и с. Колбино в Коротоякском — невольно встает вопрос о взаимоотношении между великорусами и украинцами и о тех или иных отражениях такого соседства на великорусской одежде.
Не затрагивая общего вопроса о культурно-бытовом взаимоотношении при встрече той и другой народности, скажу несколько слов по интересующему вопросу. При беглых наблюдениях исследователь может быть введен в заблуждение указаниями местных крестьян. В первые дни работы при расспросах об одежде приходилось неоднократно слышать, что у нас „на хахлацкий штык передаются*, да у нас „хахлйцкая мода паявилась», или указание, как на идеал „убраться па-хахлацки, га7да и сняться ня стыдна». При ближайшем же рассмотрении оказывается, что все то в одежде, что местными крестьянами принимается за „хахлацкое», есть ничто иное, как общерусское городское, а именно — ситцевая юбка с кофтой на выпуск и ситцевый платок. Эта последняя мода проникает особенно интенсивно в последние годы, после того, как местное население побывало в голодные годы на Кубани, жило у украинцев, где женщины носят уже городской костюм. Увидев много культурных преимуществ у жителей Кубанкой области, местное население в настоящее время стремится «хоть в чем-нибудь и в своем быту приблизиться к кубанскому образу жизни. Отсюда стремление перейти на юбку с кофтой, которую они видят и у своих ближайших соседей в Урыве и Колбине. Таким образом, типично украинского в великорусской одежде обследованного района, как в мужской, так и женской, усмотреть нельзя *). Могу привести только несколько терминов, связанных с одеждой и, повидимому, пришедших от украинцев—.бунта» для обозначения ленты, „запаска* для обозначения передника. Но все это, конечно, поверхностные и случайные отражения соседства.
Если бы мы стали сравнивать описанные формы одежды по отдельным деталям и по общему виду костюма со смежными уездами, то как обследованный район, так и большую часть Коротоякского уезда следует скорее сближать с южными уездами губернии, главным образом с Бирючским, и чувствуется некоторая разобщенность с северными уездами Землянским, Задонским и Воронежским, представляющими в общем нечто более или менее сродное как в отношении одежды, так и в отношении языка, и довольно существенно отличное от юго-западной части губернии. Продолжение «начатых работ на территории Воронежской губернии даст в будущем возможность разбить одну административную единицу на ряд областей, связанных между собою в этнографическом, культурном и историческом отношении, и уточнить вопрос о заселении степной великорусской окраины и о происхождении ее населения.
Кроме того, следует отметить близость Коротоякского у. к восточным уездам Курской губернии, которая в культурно-историческом отношении была, повидимому, тесно связана с юго-западной частью Воронежской губернии. За эту близость говорят, кроме интересующих нас в данный момент материалов, также и языковые данные.
Источники:
- Ефремичева Н.В. Народный костюм как объект материальной и духовной культуры. См. КиберЛенинка
- Гринкова Н.П. Однодворческая одежда Коротоякского уезда Воронежской губернии. См. КиберЛенинка
См. также: Обычаи и обряды крестьян Воронежской губернии в начале ХХ века