В 1722 году Петр Великий, вводя новые городские учреждения, разделил всех «регулярных» граждан на две гильдии, отнеся к первой всех крупных, знатных торговцев, а также докторов с аптекарями, шкиперов, золотых и серебряных дел мастеров и живописцев, а ко второй — всех мелочных торговцев и ремесленников. Последние далее подразделялись еще на отдельные общества на основании однородности мастерства: «Каждое художество или ремесло свои особые цунфты (цехи) или собрания ремесленных людей имеет, а над оными — ольдерманов» (старшин); число последних зависело от «величества города и числа художников» (ремесленников). Ольдерманы ведут цеховую книгу, записывая в нее всех ремесленников своего цеха и смотрят за тем, «дабы всякий своё рукоделье делал добрым мастерством».
Каждый цех состоит из членов двух категорий, членов полноправных и неполноправных. К первым принадлежат все мастера цеха, т.е. имеющие право производить ремесло самостоятельно и держать подмастерьев и учеников; последние обе группы составляют категорию неполноправных членов. Для учеников установлен семилетний срок пребывания у мастера, после чего ученик получает у мастера удостоверение в знании ремесла; о прохождении стажа подмастерья ничего не говорится. Звание же мастера дается лишь после успешного испытания, которое производится «как в чужих краях».
Таким образом, Петр Великий заимствует с Запада, преимущественно из Германии, цеховую организацию ремесла с ее делением на мастеров, подмастерьев и учеников, определяет срок ученичества и устанавливает испытание на звание мастера. Никаких других требований к кандидату на звание мастера им, однако, не предъявляется и не ставится для получения этого звания никаких препятствий. Вообще в цехи могут вступать все, кто угодно, — «ремесленники всяких художеств», русские подданные и иностранцы, люди «всяких чинов», не исключая и владельческих крестьян; только последние при записи в цех должны представить старшине цеха «отпускные письма от помещиков или прикащиков».
Личная печать-перстень Петра I.
«Аз бо есмь в чину учимых и учащих мя требую»— слова, вырезанные на перстне, которым Пётр I запечатывал письма из-за границы. («Я учусь и учителей себе требую»).
Введение цехов на иностранный манер соответствовало тем пожеланиям, которые высказывались еще в XVII ст. Юрием Крижаничем, а позже современником Петра Иваном Посошковым. Первый рекомендовал для пользы промышленности ввести цехи в России. Второй жаловался на то, что за границей благодаря существованию цехов «мастеры добры и похвальны», у нас же, «отдавшись в научение лет на пять или шесть и год места или другой пожив, да мало-мало поучась, и прочь отойдет, да и станет делать особо, да цену спустит, и мастера своего оголодит, а себя не накормит, да так и век свой изволочит; ни он мастер, ни он работник». По его мнению, необходима регламентация производства, надо бы учинить «гражданский указ», чтобы всякий, «давшись к мастеру в научение, жил до уреченного сроку, а не дожив не то что года, а и недели не дожив, прочь не отходить и не взяв отпускного письма и после сроку с двора не сходит, то бы все мастеры ни в том бездельном порядке были, но совершенными добрыми мастерами бы были».
Создавая цеховую систему, перенес ли Петр Великий «на русскую почву чуждые ей цеховые учреждения западноевропейского торгово-промышленного населения», как утверждает Дитятин, или же дал лишь «более ясное и точное определение законом» того, что издавна существовало, по обычаю, в русском народе, как указывал еще Лешков?
В Новгороде и Пскове уже в XIV-XV ст. встречаем «дружины», которые состояли обыкновенно из главного мастера и его «другое», «дружинников», или рядовых рабочих. «Повеле владыка Василий писати церковь… Исайю Гречину с другы». «Псковичи наяша мастеров Федора и дружину его побывати церковь святая Троица свинцом, новыми досками». «Пожаловал есмь сокольников Печерских, кто ходит на Печеру, Жилу с други, а се их имена» (19 человек). «Плотникам жалованья: Дороху, Грише, Дмитру, Харке, Демеху, — дано им по полтине Московской; Олоху — 4 гривны Московские, а дружинникам жалованье… дано им по 10 алтын».
Мы уже упоминали выше об артелях плотников и каменщиков, о поселках, улицах, концах (слободах) гончаров, кожемяк, плотников в древнем Киеве и Новгороде. Эти совместные поселения, вполне аналогичные тем, которые мы находим в западноевропейских городах в Средние века, не менее чем наличность артелей и дружин, свидетельствуют о том, что различные виды наших промыслов уже рано организовались на союзном начале и последнее, следовательно, вовсе не являлось для них чем-то чуждым, искусственно им привитым.
Нередко указывают на то, что артели у нас имелись только в области таких промыслов, как рыболовный, звероловный, плотничий, которые имели характер отхожих промыслов, тогда как в оседлых промыслах мы таких организаций не встречаем. Однако прежде всего оказывается, что отхожими являлись у нас и многие другие промыслы, в том числе и такие, которые производились в избах самих мастеров. Так, например, в Медынском уезде Калужской губернии мы находим ряд производств, имеющих издавна такой характер. Крестьяне отправлялись на юг для выделки овчин и привозили с собой оттуда много шерсти, начесываемой при выделке овчин с каждой шкурки. Отправляясь на работы на юг России или в западные губернии, овчинники берут с собой и большое количество самопрялок в разобранном виде и, придя на место, их собирают и продают. Те же овчинники везут с собой и дуги, и благодаря им же в Медынском уезде развилось и сапожное производство, ибо сапожники продают в значительной мере свои произведения овчинникам, а те берут их с собой в южные губернии.
Мало того, мы находим и самые артельные организации в различных отраслях промышленности. В Выездной слободе Арзамасского уезда Нижегородской губернии сапожники стали уходить на сторону, преимущественно в низовые поволжские города, причем устраивались эти переселенцы не в одиночку, а целыми группами. «Жили сапожники в городах колониями, имели своих собственных старост, которые заведовали их сношениями с выезднослободским обществом и помещиком». «Не следует, конечно, думать, что лишь необходимость сношений с обществом и помещиком побуждала переселенцев Выездновской слободы держаться вкупе, жить миром, выбирать старосту. Они перенесли лишь на новое место те порядки, тот образ жизни, к которому они привыкли на родине, и имели, конечно, все основания это делать, так как на чужбине сплоченность и взаимная солидарность, несомненно, могли и должны были приносить им пользу».
Подобным же образом из Буйского уезда Костромской губернии с давних пор ходят в разные концы России точильщики. Уходят они по окончании полевых работ и возвращаются к Петрову дню, к сенокосу. Точильщики везде садятся артелями. Вновь приходящие присоединяются к своей артели, чужие в артель не принимаются. Живут человек по 8—15 в одной комнате. С вечера собираются деньги на харчи, и утром закупается на общий счет провизия.
Конечно, не только принудительный характер (обязательность вступления) западноевропейских цехов был совершенно чужд нашим союзным организациям, но и вообще утверждать, что наши дружины и артели были нечем иным, как цехами, значит заходить слишком далеко. Но, как мы видели, Петр Великий был далек от переселения западноевропейского института на русскую территорию в полном его составе. Он заимствовал лишь некоторые основные положения: обязательность ученичества, выбор старейшин, необходимость свидетельства от мастера и известного испытания для права на открытие собственной мастерской, и только. Всего остального, всех многочисленных правил иностранных цеховых уставов, всей сложной регламентации жизни ремесленника в самых разнообразных направлениях, связанной с цеховым строем, он совершенно не коснулся, о них ничего не упоминается. Что же касается тех немногих моментов, которые регулируются петровскими указами, то они вполне имели почву под собой в истории русского ремесленника и в значительной мере уже ранее существовали у нас в силу обычая, отчасти и на основании различных законодательных актов.
Это положение подтверждается и теми данными, которые имеются относительно ремесла в Москве в XVII ст. Здесь мы встречаем уже то самое ученичество, которое, по петровскому регламенту, является обязательной стадией для желающего получить звание мастера и в области которого Посошков, как приведено выше, находит значительные непорядки. Упоминается и о подмастерьях, о которых и петровская реформа говорит лишь вскользь, не нормируя этой стадии работ.
Сущность записей учеников на жилье у мастера обычно заключается в определении числа лет, какое ученик должен прожить у мастера, обыкновенно пять лет — и указании на обязанность мастера выучить своему ремеслу ученика. Ученик иногда обязуется и по окончании учения прожить известное время у мастера, очевидно уже в качестве работника. Иногда ученик ничего не получал за работу, иногда же он получал пожилое или наемную плату. Так, ученик скорняжного дела, по записи 1695 г., должен был прожить пять лет у хозяина в учении, шестой год уже в работе, а при уходе должен был получить пожилого 10 руб., кроме того, мастер обязывался одеть и обуть ученика «по силе». В другом случае ученик колокольного дела, по записи 1684 года, получал по 5 руб. в год, причем деньги он мог взять, только отжив все годы. Во время ученья ученик ест и пьет все хозяйское и носит хозяйскую же одежду. Он обязуется во всем слушать хозяина, его жену и детей, исполнять как работу по мастерству, так и всякую дворовую работу. Мастер получает право, в случаях непослушания, «смирять по деля смотря». Кроме того, следует обычное обязательство относительно бережения хозяйского добра и хозяйских животов.
Когда ученик какого-нибудь ремесла выучивался своему делу, то дворцовые приказы наводили справку у мастера, и приказные люди старались убедиться в том, насколько ученик успел обучиться своему ремеслу. Резать гребни, читаем в одном случае, Сенька выучился, умеет по «кости знаменить травы, звери и клейма и по ознаменке режет сам собою». Дворцовые приказы охотно награждали мастеров прибавкой жалованья и корму за их раденье в обучении учеников и не менее тщательно сыскивали таких учеников, которые пробовали бежать от мастера.
Более всего сохранилось сведений о корпоративном устройстве московских серебряников. Центром корпорации был торговый ряд, который объединял и производителей, и торговцев этого рода. Во главе его стоял рядовой староста, который обязан «беречь и смотреть над торговыми людьми и серебряного дела над мастер». Всякий, кто желал вступить в состав ряда, «своим ремеслом кормиться», обязан был дать на себя поручную запись старосте и при записи делать на пробу всякие дела. Ученики, «придя 6 совершенство», обязаны были брать со своих мастеров особые письма, на основании которых их записывали. Поручные записи определяют, что мастер обязуется «делать в серебряном ряду образцовые пугвицы однорядошные и опашневые серебряные в чистом серебре и в серебро медь и свинцу не мешать и приносить свово дела серебреного ряду старостам на оказ». Последние наблюдают за качеством работы — чтобы серебро было «против любского (любекского) ефимка (ефимок — монета)». Они определяют качество и пробу серебра и, удостоверившись в том, что медь к серебру не подмешана, а к золоту не прибавлено олово, «орлят» принесенную вещь, т.е. ставят на ней пробирный штемпель. Мастера подлежат вступительному взносу; каждый мастер должен иметь свое клеймо, которое обязан ставить на всякой своей работе.
Лица, не записанные в состав ряда, не могут заниматься производством и торговлей серебряных изделий: «Стрельцам и боярским людям в лавках сидеть не велеть и серебряными делами не торговать». На самом деле это правило нарушалось: «Всяких чинов люди торговые у овощного ряду, под столбцами и на кресцах выжигою и всякою серебреною посудою и ветошным серебром и серебреными слитками торгуют».
При этом наказ 1679 г. требует, чтобы серебряники были готовы «без ослушания к государеву делу», почему они без государева указа не могут уезжать из Москвы. В связи с этим, а также с тем фактом, что правительство призывает рядовых старост для определения цен товаров, приобретаемых государевой казной, является весьма правдоподобным предположение, что хотя создание такой организации серебряников «преследует цели административные», но это «лишь внешний налет», «сама идея такой организации едва ли принадлежит московским приказам», «приказная бюрократия лишь использовала в своих целях и видах более старую бытовую организацию». Мы имеем здесь перед собой «известного рода изолированность от остального посадского люда и от непосадских элементов, закрепление серебряного и золотого дела исключительно в руках известной группы лиц».
Помимо серебряного ряда, относительно которого до нас дошли некоторые сведения, так как он был подчинен серебряной палате, мы имеем отрывочные данные и относительно других рядов. Так, в красном сапожном ряду производится сыск о сапожном мастере Федьке, «добрый ли он человек» и нет ли за ним «какого воровства». «Скорняжного ряда торговые и мастеровые люди, которые делают белку и на казенном дворе делают государево дело куницы и соболи и горностаи», дают поручную запись по скорняке Екиме Цибине в том, что Цибин человек добрый и может ехать с государевой мягкой рухлядью в Крым (с подарками для хана).
Упоминается далее шапошник, «мастер женского шапошного ряду», старосты и десятские овощного ряда. Грамотой 1684 г., изданной по просьбе котельного ряда, подтверждается старинный порядок торга в этом ряду красной и зеленой медью, котлами и всякого рода медными и оловянными товарами. В других рядах и по крестцам торговать этими товарами воспрещалось. При этом грамота ссылается на всю предшествующую практику московского правительства, по которой торговля определенными товарами разрешалась только в определенных рядах». По переписной книге 1638 г. среди целого небольшого поселка плотников зарегистрированы и дома двух плотничьих старост, что является указанием на организованность мастеров этого дела. Если представители такого ремесла в силу тех или других причин поселялись в одном месте, то ремесленная организация сливалась с территориальной. Так, сыромятники Конюшенной слободы имеют своего старосту. Небольшая овчинная слобода имеет своих старост и представляет собою отдельный мир, производящий особо раскладку государевых податей».
Таким образом, известная почва для цеховой организации в том упрощенном виде, как она была создана Петром, была подготовлена, известные формы единения среди промышленного населения и у нас существовали. А в связи с этим и предположение, что закон 1722 г., посвященный устройству цехов и предписывающий образовать цехи в Петербурге и Москве, а затем и в других городах, остался мертвой буквой — что должно было бы иметь место в случае неподготовленности к тому русской жизни, — не подтверждается документальными данными. Мы встречаем уже в 20-х годах XVIII ст. цехи в различных провинциальных городах: в Белоозере (цехи 11 наименований в составе 70 мастеров), в Дмитрове (портняжный, свечной и иные цехи), в Саратовском посаде, в Твери, где находим целых 930 человек цеховых разных промыслов. В Пскове магистрат в том же 1722 г., когда издан был указ о цехах, донес, что пополнение цехов идет очень туго и что псковичи предпочитают заниматься ремеслами без записи в цех; главный магистрат предписал не записавшимся в цехи не дозволять мастерства. Точно так же, когда в Орле обнаружилось 27 человек канатных мастеров, не записавшихся в цехи, то по просьбе канатного цеха орловский магистрат постановил или отобрать у тех мастеров подписку о поступлении в цех, или запретить им мастерство.
Как мы видим, не только цехи вводятся в самых разнообразных городах, но и осуществляется принцип принудительного вступления в цехи. Но принцип этот, по-видимому, проводился все же не повсюду и не вполне последовательно, ибо елизаветинская комиссия по составлению проекта нового уложения жаловалась на то, что цеховая организация не защищает цеховых ремесленников от конкуренции мастеров, не входящих в цех. И точно так же ряд депутатов екатерининской комиссии 1767 г. сильно настаивал на обязательности записи в цех вечно для всех, занимающихся данным промыслом. Такие не записанные в цех мастера делают подрыв цеховым, так как не уплачивая цеховых сборов, могут довольствоваться более низкой ценой за свои товары, отсутствие же надзора за их деятельностью лишает потребителей гарантии в доброкачественности их изделий.
Сенат в 1760 г. заявлял, что цехи находятся в полном расстройстве. На самом деле, как видно из приводимых А. А. Кизеветтером данных по второй ревизии (1742 г.), цехи существовали в целом ряде посадов — в 10 посадах (из 51) Московской губернии, в 12 посадах (из 21) Новгородской, в 11 (из 18) Белогородской, в 8 (из 24) Воронежской, в 4 (из 7) Нижегородской, в 17 (из 27) Казанской, в 4 (из 5) Смоленской, во всех 7 посадах Астраханской губернии и т.д. При этом во многих городах цехи включали значительное число мастеров: в Казани 1221, в Симбирске 1183, в Саратове 960, в Курске 515, в Тобольске 509, в Астрахани 453, в Сызрани 379. В Петербурге их насчитывалось 709, в Москве же всего 117, меньше, чем в Коломне, Путивле, Царицыне, Торопце, Пензе, Ставрополе.
В некоторых городах они составляли значительный процент всего населения посада: в Рыльске, Путивле, Алатыре, Астрахани, Кизляре, Свияжске, Саранске, Пензе, как и Петербурге, свыше пятой части посада, в Царицыне, Симбирске, Сызрани, Самаре, Челябинске, Чебоксарах более 30%, в Казани 40%, в Саратове и Ставрополе половина посадского населения, в посадах Оренбургской губернии Исетске и Шадринске все население, впрочем весьма маленькое (21 и 34 человек), состояло целиком из цеховых мастеров. Напротив, в таких городах, как Москва, Рязань, Тула, Торжок, Белозерск, Орел, Воронеж, Елец, Вологда цеховые мастера давали не более 1—11/2% населения посада.
Если несмотря на распространение цехов, правительство все же не было довольно результатами цеховой организации, то причина заключалась, по-видимому, в том, что цехи по заявлению различных органов плохо выполняли свое служебное назначение, т.е. ту задачу, которая в первую очередь имелась в виду при их учреждении. Им ставилось в вину, что они не развивают именно тех производств, которые нужны казне, и поставляют казне изделия неудовлетворительного качества. Исполнение казенных работ составляло обязанность цехов и от поступающих в цехи лиц требовалась подписка в том, что «они будут во всякой готовности, ежели когда потребуются для отправления казенных работ». Между тем, когда в 1761 г. был предпринят ремонт полов в Зимнем дворце и велено было собрать всех мастеров петербургского столярного цеха, оказалось, что они разобраны по различным казенным работам. Тогда сенат распорядился переписать всех русских и немецких мастеров, людей вольных и отпущенных с паспортами, живущих у обывателей и своими дворами, и представить этот список в Сенат для учреждения из них порядочных цехов. Сенат жаловался и на то, что «много портных для роскоши, а для шитья на армию мундиров почти не находится. Поставляемые на армию повозки, окованные лучшим железом, редко доходят до места.
С другой стороны, это привлечение к казенным работам отпугивало мастеровых от вступления в цехи, почему при выработке проекта уложения в Елизаветинской комиссии предлагалось отменить эту повинность цеховых, «чтоб мастеровые люди к записанию себя в цехи больше охоту имели».
В результате мы замечаем «слабое численное развитие класса цеховых и весьма большую неустойчивость цеховой организации». Такой вывод получается при сравнении данных второй ревизии (1742 г.) с результатами третьей ревизии (1762 г.). Так, по третьей ревизии, оказались цехи во многих посадах, где их раньше, за 20 лет до того, не было, но зато в других посадах они за это время успели исчезнуть. Например, в Московской губернии не упомянуто более цеховых в Коломне, Суздале, Туле, Веневе, Рязани, Пронске, но вновь появились они в Костроме, Угличе, Кинешме, Калуге и еще четырех посадах. В Новгородской губернии цеховые показаны в 15 посадах, а именно сверх поименованных по второй ревизии еще в трех. По Смоленской губернии они имеются в прежних пяти посадах и, кроме того, в Вязьме. По Воронежской губернии в трех посадах они исчезли, а в трех других вновь появились. И то же самое наблюдается по остальным губерниям.
Такие же колебания находим в цифрах. Поскольку цехи оказываются и по второй, и по третьей ревизии в том же посаде, в одних случаях замечается возрастание их количества, в других, напротив, сокращение. В Москве число их возросло с 117 до 396, в Петербурге упало с 709 до 265, сильное увеличение отмечено в Ярославле (с 61 до 388), Ельце (с 31 до 324), Арзамасе (с 86 до 421), Трубчевске, Олонце, Торжке, Вятке, резкое понижение в Казани (вместо 2211 — 476), Саратове, Астрахани, Царицыне, Нижнем Новгороде (вместо 226 — 69), Симбирске (вместо 1183 — 669), Самаре, Пензе.
Цехи то заводятся вновь, то исчезают, численность их членов колеблется вверх и вниз. Цеховой режим не успел прочно установиться.