К 1945 г. образ Советского Союза в США имел уже двухвековую историю. До конца ХIХ века Россия воспринималась американцами как исключительно дружественное им государство. Ситуация изменилась после 1917г. В американском обществе 1920–30-х гг. царили антикоммунистические настроения. Однако с началом второй мировой войны создание позитивного образа СССР стало одной из задач внутренней пропаганды США. К 1945 г. представление о Советском Союзе – союзнике Соединенных Штатов широко распространился в американском общественном сознании. Этот образ СССР был основан на восхищении доблестью и мужеством Красной Армии и всего советского народа. Приобретенный опыт сотрудничества США и СССР в рамках антигитлеровской коалиции доказал возможность не только сосуществования, но и эффективного взаимодействия стран с различными идеологиями. В то же время «красная паника» 1920–30-х гг. не была изжита, в США остался страх перед коммунистической идеологией, уверенность в несовместимости американской и советской систем ценностей. Советские лидеры и их методы руководства также вызывали неприятие американцев. Очевидно, что в 1945 г. образ Советского Союза в США был амбивалентен. Он таил в себе мощный потенциал возрождения прежнего страха и одновременно сохранения и укрепления позитивного ви́дения заокеанской державы. Но теперь эволюция образа СССР в американском общественном сознании зависела от характера взаимоотношений Москвы и Вашингтона в послевоенном мире. В 1945 г. и Советский Союз, и Соединенные Штаты имели шанс по-новому взглянуть друг на друга.

В результате второй мировой войны сложилось новое соотношение сил в международных отношениях. СССР и США вышли из нее сверхдержавами, укрепление их позиций на международной арене было очевидно. Ни одно другое государство не могло сравниться с ними по мощи и авторитету. Соединенные Штаты обладали самым разрушительным оружием в мире, а Советский Союз – самой многочисленной, закаленной в кровопролитных боях сухопутной армией. СССР за пять военных лет заметно укрепил свое международное влияние и был не намерен отказываться от приобретенных в ходе войны преимуществ. И.В. Сталин хотел создать вокруг границ СССР буферную зону из государств, во главе которых должны были стоять дружественные Москве правительства. Однако это не вписывалось во внешнеполитическую концепцию администрации Гарри Трумэна, занявшего Овальный кабинет в апреле 1945 г. Он придерживался политики «открытых дверей», подразумевавшей отказ от разграничения мира на сферы влияния. В Белом доме полагали, что подобное разделение может помешать Соединенным Штатам отстаивать свои экономические и политические интересы во всех уголках земного шара, опираясь на экономическое и военное превосходство США.

С исчезновением общей угрозы на первый план стали выдвигаться национальные интересы бывших союзников. Будущее освобожденной Европы стало камнем преткновения в диалоге между Вашингтоном и Москвой. Соблюдая в первые послевоенные годы договоренность «большой тройки» о сохранении целостности побежденной Германии, и СССР, и США надеялись притянуть ее к своей политической орбите. Когда все попытки достичь компромисса между бывшими партнерами были исчерпаны, раздел Германии оказался предопределен. США, однако, не сразу после завершения войны заявили о своем намерении возглавить «свободные» страны.

В 1945 г., оглашая программу внешнеполитических действий, президент Г. Трумэн сказал, что США помогут побежденным странам в образовании демократических правительств на основе свободного выбора их народов, но не обозначил никаких четких шагов в этом направлении[1]. В Белом доме полагали, что общественность страны еще не готова «правильно» воспринять новую внешнеполитическую концепцию Вашингтона. Только в 1947 г. администрация Г. Трумэна решилась открыто провозгласить собственные притязания на мировое лидерство. Президент заявил об этом во всеуслышание 12 марта 1947 г. в своем обращении к конгрессу по поводу предоставления помощи Греции и Турции: «Если мы будем нерешительным лидером, мы можем подвергнуть опасности мир на планете»[2]. Таким образом, Вашингтон взял на себя глобальную ответственность за происходившее на международной арене. Стало ясно, что Советскому Союзу, с его намерением сохранить после войны свои сферы влияния, не было места в рамках этой концепции. Претензия США на мировое лидерство способствовала превращению бывшего союзника в конкурента.

Однако не только соперничество на международной арене делало неизбежным трансформацию образа СССР в США. Конкуренция между лидерами двух стран, а вернее стремление Г. Трумэна доказать всему миру и И.В. Сталину в первую очередь, что он является самостоятельным политиком, а не тенью своего предшественника Ф.Д. Рузвельта, способствовала усилению негативного восприятия советского лидера. После Потсдамской конференции Г. Трумэн писал в одном из неотправленных писем: «Мне понравился этот маленький сукин сын (И.В. Сталин. – Е.С.). Он был на добрых шесть дюймов ниже, чем я, и даже Черчилль был на три дюйма выше Джо! И все же я был маленьким человеком по росту и интеллекту! Так писала пресса. Ну, это мы еще посмотрим»[3]. Г. Трумэн воспринимал себя человеком номер один в мире. У него было четкое представление, что он возглавляет «величайшую и самую могущественную нацию на планете» за все время существования жизни на земле[4]. Случайно став президентом, Г. Трумэн стремился показать, что он способен на равных общаться с искушенным в международных делах И.В. Сталиным. Политолог из Массачусетского технологического университета Л.С. Этередж назвал это явление «личностным источником американской внешней политики»[5]. Оно базируется на собственном героическом образе, желании выглядеть «настоящим мужчиной», защитником своего нарда. Одним из проявлений этого стало изменение видения бывшего союзника и отчасти ужесточение американской внешнеполитической линии при Г. Трумэне.

После 1945 г. в Соединенных Штатах все чаще искали причины разногласий по вопросам послевоенного устройства, усиления соперничества двух сверхдержав в порочности советской системы, в окрепшей в годы войны коммунистической идеологии. При этом большинство американцев было уверено в правильности послевоенных внешнеполитических целей собственного государства. Это хорошо вписывалось в концепцию «американской исключительности», основанной на том, что США должны всегда идти своим особым путем. Изображая Соединенные Штаты центром мироздания, эталоном для подражания, оплотом свободы и демократии во всем мире, американцы уповали на мессианское предназначение США[6]. После окончания войны все это создало прочную идеологическую основу для реализации подобных притязаний. В Соединенных Штатах изменился Я-образ, видение себя и своей роли в послевоенном мире, что непременно должно было привести к изменению образа СССР, получившего наряду с США статус сверхдержавы. Представление о себе как о мировом лидере способствовало тому, что Советский Союз воспринимался в США как их основной конкурент на международной арене. На этом фоне среди американской общественности нарастала тревога относительно укрепления коммунистического движения в странах Европы.

Доказав всему миру свою жизнеспособность, коммунисты вышли из войны с возросшим авторитетом, как борцы против фашизма. В странах Восточной и Юго-Восточной Европы были образованы подконтрольные коммунистам правительства. Министры, придерживавшиеся  левых взглядов, входили в состав правительств Италии, Франции, Бельгии, Дании. Итальянская и Французская компартии за время войны превратились в массовые и влиятельные политические объединения, оказывавшие воздействие на политическую жизнь своих стран. Все это трактовалось в США не иначе, как наступление коммунизма, начало воплощения в жизнь идеи «мировой революции»,  пугавшей общественность США еще в 1920-х гг. Несовместимость идеологий двух держав не исчезла в годы союзничества. Более того, победоносное завершение войны только увеличивало по обе стороны океана веру в собственную исключительность. В Соединенных Штатах она укреплялась за счет возросшей финансово-экономической и военной мощи, монополии на атомное оружие.

И хотя США и СССР являлись двумя полюсами новой послевоенной системы международных отношений, их позиции были асимметричны. Соединенные Штаты вступили в послевоенный мир с неоспоримым преобладанием в экономике и финансовой сфере. В 1945 г. на долю США приходилась примерно половина мирового промышленного производства, три четверти мирового запаса золота[7]. Ни одно государство в мире не могло соперничать с Соединенными Штатами, умножившими за 1939 – 1945 гг. свой ВВП более чем в полтора раза. Руководство США объективно оценивало экономическое положение своей страны после войны. Президент Г. Трумэн 9 августа 1945 г. в своем радиообращении к нации с гордостью отметил: «Мы вышли из этой войны самой могущественной нацией в этом мире – возможно, самой могущественной за всю его историю»[8]. В 1947 г. Г. Трумэн вряд ли преувеличивал, когда говорил: «Мы – гигант мировой экономики. Нравится вам или нет, будущее состояние экономических связей зависит от нас. Мир ожидает увидеть, что мы сделаем. Выбор за нами»[9]. Соединенные Штаты планировали стать лидером в области международных экономических отношений. Они были заинтересованы в создании общей мирохозяйственной системы на основе Бреттон-Вудских соглашений[10]. Однако Советский Союз не мог в нее  включиться, не изменив в корне своего экономического уклада и политики в целом, чего и пытался добиться от него Белый дом, «торгуясь» с Кремлем по поводу предоставления СССР обещанного еще Ф.Д. Рузвельтом кредита. Но Советский Союз не хотел «играть» по американским правилам. Его устойчивость к экономическому давлению США еще раз напоминала Вашингтону о желании Кремля если не отнять, то хотя бы разделить с Белым домом лидерские обязанности. «Долларовая дипломатия» США стала закономерным проявлением их экономической мощи.

Однако рост экономики США, показателей их валового внутреннего продукта и национального дохода еще не означал повышения благосостояния рядовых американцев. Демобилизация 9 млн. солдат, конверсия промышленности, рост инфляции, повышение цен и налогов привело к дестабилизации американской экономики[11]. Обязательство профсоюзов США не устраивать забастовок утратило свою силу после завершения войны.  В 1946г. около 5 млн. американских рабочих приняли участие в стачках, количество которых стало рекордным за всю историю США. Скандальная печать поспешила представить волну протестов рабочих как «отчетливый и ясный революционный пример, рассчитанный на удовлетворение политических интересов России»[12]. Предприниматели были  недовольны  законом  Вагнера от 1935 г., защищавшим права рабочих, в том числе и их право на забастовку. Торговая палата США в 1946 г. распространила двухсоттысячным тиражом памфлет «Коммунистическое проникновение в Соединенных Штатах», в котором указывалось на подрывную деятельность коммунистов в рабочем движении и правительстве. Инициированные работодателями пропагандистские акции имели своей целью подменить в глазах общественности реальные причины происходившего. И хотя многие американцы не обращали внимания на подобные демарши, общественное мнение США в целом начало склоняться в сторону неодобрительного отношения к рабочему движению. Поиск врагов внутри страны служил оправданием подавления недовольства рабочих и принятия соответствующих законов. Более того, деньги налогоплательщиков тратились не на развитие социальных программ, а на поддержку внешнеполитических проектов Белого дома. Постепенно происходило перераспределение федерального бюджета США в сторону увеличения расходов на вооружение, финансирования зарубежных программ.

В 1946 г. США ассигновали на оборонные нужды 12 млрд. долларов, что в двенадцать раз превышало показатели 1938 г.[13] Усиление всех родов войск США, совершенствование атомного оружия и средств его доставки давало обитателям Белого дома ощущение собственной силы и казалось им дополнительным козырем в проводимой внешней политике[14]. Однако американская общественность была встревожена этим фактом и пыталась найти причину происходившего. На таком фоне у рядовых американцев возникал страх, появлялись мысли о том, что вероятно Соединенным Штатам есть чего опасаться, раз в Белом доме было принято решение потратить крупную сумму денег на оборону. И единственной страной, способной сравниться с Соединенными Штатами по военной мощи, представлялся Советский Союз[15].

Президент Г. Трумэн в 1947 г. провозгласил, что впервые в мирное время «вопросы внешней политики превосходят по важности любую другую проблему, которую нам предстоит решить»[16]. Финансирование зарубежных программ было одним из аспектов этой политики. Однако конгресс неохотно шел на их одобрение. После войны, как среди законодателей, так и их избирателей еще встречались сторонники традиционного внешнеполитического изоляционизма США. Для его устранения как нельзя лучше подходила атмосфера «осажденной крепости». Чтобы ее создать администрации США оставалось только подыскать подходящий источник опасности, подобрать новые доводы, которые бы быстро нашли отклик у населения и его представителей в конгрессе.

К моменту окончания второй мировой войны расстановка политических сил в США была в пользу демократов. Их представитель занимал президентское кресло, они преобладали в обеих палатах конгресса. Однако со сменой хозяина Овального кабинета республиканцам выпал шанс поколебать более чем десятилетнее господство демократов. Политика Гарри Трумэна, не имевшего опыта ведения дел, подвергалась критике его политическими оппонентами. И хотя на голову нового президента свалилось множество проблем, вызванных окончанием войны, внешнеполитические шаги Г. Трумэна привлекали особое внимание членов Республиканской партии. Это было связано с тем, что, согласно конституции США, определение направлений развития международных отношений государства являлось прерогативой главы Белого дома, и законодатели не имели прямых рычагов влияния на президента в этой сфере его деятельности. Промежуточные выборы в конгресс 1946 г. проходили на фоне бурной критики внешней политики президента, главным аспектом которой стали советско-американские отношения. Кампания 1946 г. дала республиканцам ожидаемые результаты – их партия получила большинство в обеих палатах конгресса[17]. Этот успех в какой-то степени стал определяющим. Отношения с Советским Союзом были объектом для критики и в ходе президентской гонки 1948 г. Соперники Гарри Трумэн и Томас Дьюи  активно использовали образ СССР в собственной предвыборной риторике, и их обоюдная критика порой носила зеркальный характер[18].

Использование образа Советского Союза стало неизбежным в политической борьбе США. Привлекая внимание избирателей к собственным платформам, политические оппоненты опирались на интерес американцев к внешней политике Вашингтона, главным субъектом которой являлся Советский Союз. Это неминуемо приводило к передергиванию и однобокому токованию образа СССР. В ходе политической борьбы каждый из оппонентов преподносил Советский Союз таким, каким он мог быть «полезен» для реализации тех или иных поставленных целей.

В 1945 – 1952 гг. предпосылки эволюции образа СССР в США вытекали не только из советско-американских отношений, но и происходили из экономического и внутриполитического состояния США, субъективных представлений их руководства и идеологических предпочтений американского общества. Эти предпосылки определили формирование в Соединенных Штатах образа Советского Союза как врага.

Автор: Ситникова Е.Л. 

Примечания:

[1] Pablic Papers of the Presidents of the United States. Harry S. Truman. April 12 to December 31, 1945. – Washington, 1961. – Р. 433 – 434.

[2] Congressional Record. Proceedings and Debates of the 80th Congress. First Session. Volume 93. Part 2. – Washington, 1947. – P. 1981.

[3] Off the Record. The Privat Papers of Harry S. Truman / Ed. by Robert H. Ferrell. – New York, 1980. – P. 349.

[4] Ibid., P. 198.

[5] См.: Герзон М. Герои, которых мы выбираем. Идеал мужчины – вчера и сегодня. Фрагменты книги. Перевод с англ. В. Воронина. Вступление Л. Васильевой / М. Герзон // Иностранная литература. – 1987. – №3. – С. 178.

[6] Проблемы американистики. Вып. 9. Концепция «американской исключительности»: идеология, политика, культура. – М.: МГУ, 1993.

[7] Johnson P. A History of the American People / P. Johnson. – New York, 1997. – P. 532.

[8] Pablic Papers of the Presidents of the United States. Harry S. Truman. April 12 to December 31, 1945. – Washington, 1961. – Р. 213.

[9] Цит. по: Власов А.И. Политические манипуляции: история и практика средств массовой информации США / А.И. Власов. – М.: Междунар. отношения, 1982. – С. 107.

[10] Бреттон-Вудские соглашения положили начало международным финансовым организациям –  созданию Международного валютного фонда и Всемирного банка. На основе этих соглашений после войны происходила стабилизация международного рынка, была создана устойчивая денежная система, основанная на стабильной конвертируемости доллара в золото. СССР принимал участие в подготовке Бреттон-Вудских соглашений в 1944 г., однако в конце 1945 г. отказался от их подписания. Виной тому стало нежелание советского руководства раскрывать ряд ключевых показателей своего золотого запаса, денежно-финансовой системы, внешней торговли и в целом открывать свою экономику для сотрудничества с Западом.

[11] Johnson P. A History of the American People / P. Johnson. – New York, 1997. – P. 532.

[12] Цит. по: Heale M.J. American Anticommunism. Combating the Еnemy within 1830 – 1970 / M.J. Heale. – London, 1990. – Р. 135.

[13] Лундестад Г. Восток, Запад, Север, Юг. Основные направления международной политики. 1945 – 1996. Пер. с англ. / Г. Лундестад. – М.: Весь мир, 2002. – С. 21.

[14] Мальков В.Л. Путь к имперству: Америка в первой половине ХХ века / В.Л. Мальков; Ин-т всеобщей истории. – М.: Наука, 2004. – С. 500 – 515.

[15] Обозреватель Суинг о советско-американских отношениях. 21 февраля 1946 г. Архив внешней политики РФ, ф. 56б, оп. 9, п. 150, д. 356, л. 136-137.

[16] Congressional Record. Proceedings and Debates of the 80th Congress. First Session. Volume 93. Part 3. – Washington, 1947. – Р. 3133.

[17] Jenkins Ph. The Cold War at Home. The Red Scare in Pennsylvania, 1945 – 1960 / Ph. Jenkins. – Chapel Hill: The University of North Carolina Press, 1999. – P. 49.

[18] Druks Н. Harry S. Truman and the Russians 1945 – 1953 / Н. Druks. – New York, 1966. – P. 188, 196.

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *