Русская эстетическая мысль последних десятилетий XIX века характеризуется пристальным вниманием к проблемам методологии. Это объяснимо: начинается новый этап в развитии самосознания эстетики, требующий, не в последнюю очередь, решения проблемы теоретического статуса этой, как безоговорочно считалось, философской дисциплины. Было ясно, что содержание классических категорий эстетики уже не может дать всеобъемлющей характеристики рассматриваемых объектов, что художественная практика вносит коррективы в «проблемное поле», изменяя границы научной дисциплины. Позднее Ю. Айхенвальд подчеркнет необходимость «систематического обсуждения и критического пересмотра … эстетических стремлений нашего времени», признав, что такое положение вещей определяется прежде всего характером современной эстетики: она не принадлежала, и не могла принадлежать к числу законченных или выясненных «по своему существу» философских наук. Вот почему новые, отличные от прежних, «способы и пути научной обработки эстетики» вызвали к жизни целый ряд проблем, не освещавшихся ранее или истолкованных совсем по иному [Айхенвальд Ю. Предисловие/Мейман Э. Введение в современную эстетику. М., 1909. С.1].
Н.В. Самсонов, известный в России автор «Истории эстетических учений» и вдохновитель издания «Проблемы эстетики»,выразился еще резче: «Методология эстетики находится в стадии анархии».
Внимание к методологии эстетики – явление не специфически русское, оно характерно для развития мировой эстетики в целом. Определение предмета эстетики, выявление «проблемного поля» и специфических границ этой научной дисциплины дается О. Кюльпе, Э. Мейманом, В. Вундтом, Ш.Лало, Р. Гаманом. Русская эстетика конца XIX – начала ХХ века не может не испытывать влияния западно-европейской мысли: последняя как бы «подталкивает» исследователей к анализу проблем, не интересовавших их ранее. Но это влияние «корректировалось» факторами и условиями отечественной духовной культуры, выдвигавшей необходимость решения таких вопросов, которые для Западной Европы были пусть недавней, но все-таки историей. Так, российским исследователям еще только предстояло выяснить взаимоотношение эстетики и философии, основываясь на специфическом характере обеих дисциплин. Е. Бобров, известный в России поклонник персоналиста Тейхмюллера и автор работы «О понятии искусства», определяет эстетику как «венец» философских систем. Для России время такой эстетики еще не наступило, как не наступило оно и для отечественной философии. «Не пришло еще время написать, — считает Бобров, — цельную и связную историю этой науки … за все время произрастания ее на русской почве». При такой постановке вопроса проблема «отпочковывания» отдельных философских дисциплин выглядит бессмысленной, и существование русской эстетики как самостоятельной философской науки не имеет обоснования. Понадобился иной подход, иная оценка русской философии, подкрепленные огромным информационным материалом русской духовной культуры 90 – 900-х годов, для того, чтобы появились глубокие и содержательные характеристики русской логики и гносеологии, психологии, этики и эстетики. Масштабный скачок в этом направлении был совершен работами Э.Л. Радлова, прекрасного знатока истории мировой и отечественной философии и культуры.
Историко-философский анализ базируется у Радлова на определенном понимании предмета эстетической теории и в соответствии с этим – структуры научной дисциплины. Эстетика занимается исследованием красоты в природе и искусстве и анализом отдельных искусств. Такое определение, достаточно традиционное для философской эстетики, трансформируется в процессе развития, в русской эстетике появляется новый раздел – философия художественного творчества.
Э.Радлов определил проблему, имеющую для русской эстетики принципиальное методологическое значение: отношение красоты в природе к прекрасному в искусстве. В работах русских исследователей начала XIX века, констатирует Радлов, чувствуется «противоположение природы искусству», и поскольку все изящное есть идеальное, «искусство в эстетическом выражении выше природы».
Работы Радлова не лишены некоторых недостатков, что вполне извинительно для первых исследовательских опытов в русской философской культуре. Дело не только в субъективном подходе к творчеству того или иного эстетика. Даже эстетические взгляды Вл. Соловьева, чьим горячим почитателем и последователем называл себя Радлов, были представлены незаслуженно неполно. Многие из серьезных работ по русской эстетике не названы Радловым; относительно полная библиография дана лишь по проблемам художественного творчества. Само понятие творчества оказывается для Радлова однозначно эстетическим, и этим объединены работы Н. Бердяева, П. Энгельмейера, К. Эрберга.
Развитие русской эстетической теории порой представлено Радловым слишком прямолинейно. Он еще не определяет специфику русской эстетики, состоящую, прежде всего, в методологической многосторонности: эстетика развивается как раздел философии, как отрасль конкретного «сопредельного» знания – литературоведения, социологии, психологии, языкознания, эстетические проблемы решаются в рамках критики и публицистики.
Из определения русской философии и ее исторического анализа вытекают методологические принципы эстетики в работах Г. Шпета десятых годов ХХ века. Философ глубоко прав, полагая, что натурфилософия не может прямо удовлетворить потребность в эстетической рефлексии. Но каким же условиям должна отвечать философия, способная это сделать? В качестве примера Г. Шпет приводит 20-40 годы XIX века, для которых в России характерна «яркая картина загорающейся умственной жизни и увлечения философией, эстетикой, поэзией, вообще свободным и бесполезным творчеством». Мыслитель считает, что соответствующая почва для этого создана немецкими романтиками, философия которых наиболее подходила для периода становления русского поэтического самосознания. «Она внушала мысль о самоцели и самоценности поэзии и творчества, она научала видеть в ней не средство к достижению морального или иного благополучия, а необходимое осуществление самодавлеющей идеи» [Шпет Г.Г. Очерк развития русской философии/Соч. М.: Правда, 1989. С.319].
Это означает, что русская эстетика в своем развитии не только стремится к достижению уровня «чистого знания», но и имеет гораздо большие, чем у отечественной философии в целом, возможности для этого. Подобная постановка вопроса становится понятной, если вспомнить шпетовскую трактовку эстетики. Для Шпета эстетика «в собственном смысле есть учение об эстетическом сознании, коррелятивное онтологическому учению об эстетическом предмете (прекрасном, возвышенном, трагическом…), полностью погружающемся в предмет художественного творчества и фантазии («фиктивный» предмет) вообще» [Шпет Г.Г. Очерк развития русской философии/Соч. М.: Правда, 1989. С. 411].
В исследованиях Шпета «учение об эстетическом предмете» в конечном счете выступает необходимым разделом эстетики, поэтика, «учение об образах, как формах, творимых поэтом», есть одна из проблем философии искусства, наконец, действительно осуществленные формы творчества и искусства имеют свою историю как «историю эстетического сознания».
Дискуссионный характер методологических проблем эстетики находит отражение в русских энциклопедических изданиях начала ХХ века. Большая Энциклопедия дает традиционное определение: эстетика – наука об элементах, условиях и законах прекрасного, она изучает красоту в природе и высшую ступень ее выражения – произведение искусства. Последнее не может быть понято, если не будет изучен «материал и техника, цели и характеры данной эпохи». Без знания внешних условий развития искусства «невозможно выделить внутренние или чисто эстетические двигатели».
Уже в этой характеристике выявлены важные для русской теории принципы: подход к эстетике как «чисто опытной» науке, необходимость анализа социальных факторов развития искусства как «эстетических двигателей», определение эстетического наслаждения как содержания нашей личности и, наконец, необходимость формулировки закона эстетической науки.
Статья «Эстетика» в Энциклопедическом словаре написана Е. Аничковым. Подход к этой дисциплине традиционен: эстетика «особая отрасль философии, занимающаяся красотой и искусством», исследующая, другими словами, красоту природную и создаваемую в процессе художественного творчества. Но эта формулировка принимается автором только за исходную точку исследования, ее истинность ограничена уже потому, что эстетика как научная дисциплина явление историческое. Аничков, блестящий знаток мировой эстетики и последователь А.Н. Веселовского, не мог не обратить на это внимание.
Оценка Аничковым русской эстетики очень высока. Ее величие – в утверждении смысла художественной деятельности как великого стимула жизни. Если произведение искусства только чарует, дает только одно наслаждение, оно не признается произведением «настоящего искусства».
Итак, русская эстетика, существующая de facto, имеющая многолетнее прошлое, приобрела статус самостоятельной философской дисциплины de jure в историческом исследовании, в «рефлексии второго порядка». Она получает различные характеристики – от самой общей у Введенского и Лосева до объемной и глубокой – Радлова, Шпета, Аничкова. Можно было спорить о специфических чертах философской эстетики, но сомневаться в том, что в России развивается самостоятельная научная дисциплина, уже не приходилось.
Автор: Курочкина Л.Я.