В предисловии к своей работе «Европа и человечество», опубликованной в Софии в 1920 году, Н. Трубецкой указывает, что мысли, высказанные в ней, сложились у него более 10 лет тому назад. С тех пор он разговаривал на эти темы с разными людьми. Однако, особенно первое время из многочисленных бесед и споров, он вынес впечатление, что большинство людей просто не понимают его мыслей. И не понимают потому, что для большинства европейски образованных людей они почти органически неприемлемы, как противоречащие каким-то жестким психологическим устоям, на которых основывается европейское мышление. Данное обстоятельство удерживало Н. Трубецкого от их опубликования. За последнее же время среди своих собеседников он все чаще и чаще встречал не только понимание, но и согласие со своими основными положениями, вследствие чего он решился выступить печатно. При этом Н. Трубецкой оговаривается в том плане, что если защищаемые им положения ложны, то они вредны и нужно постараться опровергнуть их; а так как доказаны они логически, то не менее логически они должны быть и опровергнуты.
Н. Трубецкой полагает, что полное приобщение к культуре, созданной другим народом, возможно лишь при условии антропологического смешения с этим народом. Поэтому, по отношению к народам, уже антропологически смешавшимся с романо-германцами, вопрос о желательности или нежелательности европеизации теряет всю свою остроту и весь свой смысл. Что же касается всякого другого народа, антропологически не смешавшегося с романо-германцами, то такой народ не может полностью европеизироваться, т.е. вполне приобщиться к романо-германской культуре. Однако, указывает Н. Трубецкой, несмотря на эту невозможность, многие из таких народов всеми силами стремятся к такому приобщению, стараются европеизироваться. Именно по отношению к ним Н. Трубецкой выясняет те последствия, которые вытекают из этого стремления к европеизации и являются ли они благом или злом с точки зрения данного народа.
Прежде всего, Н. Трубецкой отмечает, что существенной чертой романо-германской культуры является эгоцентризм. Романо-германец считает высшим самого себя и все, что тождественно с ним, а низшим все, что отличается от него. В области культуры он признает ценным лишь то, что составляет или может составлять элемент его собственной современной культуры; все остальное в его глазах не имеет ценности или оценивается по степени близости, сходства с соответствующими элементами его собственной культуры. Европеизированный или стремящийся к европеизации народ заражается этой чертой романо-германской психики, но, не сознавая ее истинной эгоцентрической подкладки, не ставит себя на место европейца, а, наоборот, оценивает все, в том числе и самого себя, свой народ и свою культуру, именно с точки зрения романо-германца. В этом и состоит особенность частного случая европеизации по сравнению с общим случаем заимствования одним народом культуры другого народа.
Очевидно, что когда один народ заимствует культуру другого народа, то его культура будет представлять некоторую совокупность из элементов старой национальной культуры и элементов культуры, заимствованной у другого народа. Отсюда следует, что культура, в данном случае — европеизированного народа, заключает в себе больше культурных ценностей, чем культура романо-германского народа. Общая сумма культурных ценностей определяет собой и общую сумму возможных открытий: значит, количество возможных открытий у европеизированного народа больше, чем у романо-германца. На вид такое положение дел как будто выгодно для европеизированного народа. Но на деле это не так. Действительно, надо принять во внимание, что число возможных открытий далеко не равно числу открытий, действительно осуществляемых. Большинство открытий обречено на гибель во взаимной борьбе между собой или старыми культурными ценностями, с которыми они вступают в противоречие, причем эта взаимная борьба за общее признание будет тем ожесточеннее и длительнее, чем больше общее число возможных открытий.
Таким образом, оказывается, что культурная работа европеизированного народа поставлена в гораздо менее выгодные условия, чем работа природного романо-германца. Первому приходится искать в разных направлениях, тратить свои силы над согласованием элементов двух разнородных культур, над согласованием, сводящимся большей частью к мертворожденным попыткам; ему приходится выискивать подходящие друг к другу элементы из груды ценностей двух культур, тогда как романо-германец сосредотачивает свои силы лишь на согласовании элементов одной и той же культуры, элементов вполне однородных, окрашенных в один общий тон присущего ему национального характера.
Далее, мало того, что культурная работа европеизированного народа обставлена различными затруднениями, она к тому же еще и неблагодарна, поскольку значительная ее часть, с точки зрения вкусов и предрасположений настоящего европейца, будет признана непроизводительной и нецелесообразной. А так как европеизированный народ заимствует у романо-германцев и их оценку культуры, то ему и самому приходится отказываться от тех из своих открытий, которые не могут получить признания в Европе, и работа его в значительной своей части становится Сизифовым трудом. Вследствие вышеуказанных причин европеизированный народ в каждый данный промежуток времени успевает создать лишь самое незначительное количество таких культурных ценностей, которые могут быть приняты другими народами европейской культуры. Сами же они в тот же промежуток времени создадут таких ценностей достаточно много, и так как все они, войдя в общий запас романо-германской культуры, тем самым приобретут неоспоримый авторитет, то и европеизированному народу придется принять их. Таким образом, этот народ всегда будет больше получать извне, чем отдавать на сторону, его культурный импорт будет всегда превышать культурный экспорт – и уже одно это ставит его в зависимое положение по отношению к природным романо-германцам. К тому же перевес импорта над экспортом и отличие психической организации европеизированного народа от романо-германской, создают для этого народа чрезвычайно тяжелые условия усвоения и распространения новых открытий. Природные романо-германцы усваивают, в общем, только те открытия, которые носят на себе отпечаток общеромано-германской национальной психологии, передаваемой путем наследственности и традиции: все, что противоречит этой психологии, они могут просто-напросто откинуть, заклеймив это эпитетом «варварства».
Европеизированный народ находится в ином положении: он должен руководствоваться не своей собственной, а чужой национальной психологией, и должен принимать все то, что создают и считают ценным исконные романо-германцы, хотя бы это противоречило его национальной психологии, плохо укладывалось бы в его сознание. Это, конечно, затрудняет процесс усвоения и распространения импортируемых открытий, а между тем такие открытия у европеизированного народа всегда превышают число своих собственных, доморощенных. Нечего и говорить, отмечает Н. Трубецкой, что такие постоянные затруднения в области усвоения открытий должны чрезвычайно вредно отражаться на экономии национальных сил европеизированного народа, которому и без того приходится затрачивать много труда на непроизводительную работу по согласованию двух разнородных культур и развитию остатков собственной национальной культуры.
Одним из самых тяжелых последствий европеизации является уничтожение национального единства, расчленение национального тела европеизированного народа. Дело в том, что при заимствовании чужой культуры каждое поколение вырабатывает свою смесь, свой канон синтеза элементов национальной и иноземной культуры. А это значит, что в народе, заимствовавшем чужую культуру, каждое поколение живет своей особой культурой, и различие между «отцами и детьми» здесь будет всегда сильнее, чем у народа с однородной национальной культурой. Кроме того, очень редко случается, чтобы целый народ сразу подвергся европеизации, чтобы все части народа в одинаковой мере восприняли романо-германскую культуру. Большей частью европеизация идет сверху вниз, т.е. охватывает сначала социальные верхи, аристократию, городское население, известные профессии, и затем уже постепенно распространяется и на остальные части народа.
Очевидно, что для усвоения чужой культуры необходима работа нескольких поколений. В том синтезе, который проделывает для себя каждое поколение, элемент заимствованной культуры будет тем сильнее преобладать над элементами старой национальной культуры, чем больше предшествующих поколений потрудилось над примирением этих двух разнородных культур. Вполне понятно поэтому, что в каждый момент те части европеизированного народа, которые раньше других стали подвергаться европеизации, имеют культурный облик более близкий к романо-германскому.
Таким образом, в каждый данный момент разные части европеизированного народа, классы, сословия, профессии, представляют из себя разные стадии усвоения романо-германской культуры, разные типы комбинаций, в различных пропорциях, элементов национальной и иноземной культуры. Все эти классы являются не частями одного национального целого, а обособленными культурными единицами, как бы отдельными народами со своими культурами и традициями, со своими привычками, понятиями и языками. Кроме того, социальные, имущественные и профессиональные различия в среде европеизированного народа гораздо сильнее, чем в среде природных романо-германцев, именно потому, что ко всем этим различиям присоединяются различия этнографические, различия культур.
Отрицательные последствия этого явления сказываются в жизни европеизированного народа на каждом шагу. Расчленение нации вызывает обострение классовой борьбы, затрудняет переход из одного класса общества в другой, т.е. затрудняется социальная мобильность. Эта же разобщенность частей европеизированного народа еще больше тормозит распространение всяких новшеств и открытий и препятствует сотрудничеству всех частей народа в культурной работе. Словом, создаются такие условия, которые неизбежно ослабляют европеизированный народ и ставят его в крайне невыгодное положение по сравнению с природными романо-германцами. Вследствие этого этот народ оказывается мало продуктивным: он творит мало и медленно, с большим трудом. В усвоении открытий, в процессе распространения он проявляет ту же медлительность. Поэтому такой народ, с европейской точки зрения, всегда может рассматриваться как «отсталый». А так как его культура, являясь смесью романо-германской с туземной, всегда отличается от чистой романо-германской культуры данной эпохи, то настоящие европейцы всегда будут считать его стоящим ниже самих себя. Да и сам он вынужден смотреть на себя совершенно так же.
Приняв европейскую культуру, он вместе с ней воспринимает и европейские критерии оценки культуры. Он не может не замечать своей малой культурной продуктивности, того, что его культурный экспорт развит очень слабо, что распространение новшеств у него идет очень медленно и с затруднениями, что значительная часть его национального тела очень мало или вовсе непричастна к той романо-германской культуре, которую он считает «высшей». Сравнивая самого себя с природными романо-германцами, европеизированный народ приходит к сознанию их превосходства над собой, и это сознание вместе с постоянным сетованием о своей косности и отсталости постепенно приводит к тому, что народ перестает уважать самого себя.
Изучая свою историю, этот народ оценивает ее тоже с точки зрения природного европейца: в этой истории все, что противоречит европейской культуре, представляется злом, показателем косности и отсталости; наивысшим моментом этой истории признается тот, в который совершился решительный поворот к Европе; в дальнейшем же ходе истории все, что бралось из Европы, считается прогрессом, а всякое отклонение от европейских норм — реакцией или застоем.
Если же прибавить ко всему этому вышеупомянутое расчленение национального тела, ослабление социальных связей между отдельными частями этого тела вследствие отсутствия у них единой культуры, общего культурного языка – то станет понятным, что патриотизм у европеизированного народа всегда развит чрезвычайно слабо. Патриотизм и национальная гордость в таком народе – удел лишь отдельных единиц, а национальное самоутверждение большей частью сводится к амбициям правителей и руководящих политических кругов.
Это отсутствие веры в себя, опять-таки является большим минусом в борьбе за существование. В частной жизни, отмечает Н. Трубецкой, постоянно приходится наблюдать, как натуры не самоуверенные, мало ценящие самих себя и привыкшие к самоунижению, проявляют в своем поведении нерешительность, недостаточную настойчивость и позволяют другим «наступать себе на ноги» и, в конце концов, подпадают под полную власть более решительных и самоуверенных, хотя зачастую и гораздо менее одаренных личностей. Совершенно таким же образом и в жизни народов нации малопатриотические, с неразвитым чувством национальной гордости всегда пасуют перед народами, обладающими сильным патриотизмом или национальным самомнением. А потому европеизированные народы, согласно всему вышесказанному, большей частью занимают по отношению к исконным романо-германцам зависимое, подчиненное положение.
Все эти отрицательные последствия зависят от самого факта европеизации: степень европеизации, полагает Н. Трубецкой, при этом не играет роли. Дело в том, что с каждым поколением элементы старой «туземной» культуры отступают все более на задний план, так что с течением времени народ, стремящийся к европеизации, должен, в конце концов, европеизироваться вполне, т.е. получить культуру, состоящую исключительно из элементов романо-германского происхождения. Но даже когда этот процесс вполне завершится, у европеизированного народа все же всегда останутся неискоренимые предрасположения национальной психики, которые будут, с одной стороны, мешать плодотворной творческой работе данного народа, а с другой – препятствовать успешному и быстрому усвоению им новых культурных ценностей, созданных природными европейцами. Таким образом, даже при достижении максимальной степени европеизации этот народ, и без того уже задержавшийся в своем развитии, благодаря длительному и трудному процессу постепенной культурной нивелировки всех своих частей и искоренению остатков национальной культуры, – окажется все-таки не на равных условиях с романо-германцами и будет продолжать «отставать». Тот факт, что с момента начала своей европеизации этот народ роковым образом вступает в полосу обязательного культурного обмена и общения с романо-германцами, делает его «отсталость» роковым законом.
Но с этим «законом» мириться нельзя. Народы, справедливо указывает Н. Трубецкой, не противодействующие своей «отсталости», очень быстро становятся жертвой какого-нибудь соседнего или отдаленного романо-германского народа, который лишает этого отставшего члена «семьи цивилизованных народов» сначала экономической, а потом и политической независимости, принимается беззастенчиво эксплуатировать его, вытягивая из него все соки и превратив его в «этнографический материал». Данное понятие Н. Трубецкой позаимствовал у Н.Я. Данилевского, который в своей работе «Россия и Европа» писал: «Итак, или положительная деятельность самобытного культурно-исторического типа, или разрушительная деятельность так называемых бичей Божьих, предающих смерти дряхлые (томящиеся в агонии) цивилизации, или служение чужим целям в качестве этнографического материала – вот три роли, которые могут выпасть на долю народа».1
Но того, кто пожелает бороться с законом вечного отставания, ждет не менее печальная участь. Для того чтобы оградить себя от иноземной опасности, «отстающему» европеизированному народу приходится держать на одном уровне с романо-германцами, по крайней мере, свою военную и промышленную технику. Но так как творить в этой области с такой же быстротой, как природные романо-германцы, европеизированный народ, в силу указанных выше причин, не в состоянии, то ему приходится ограничиваться, главным образом, заимствованием и подражанием чужим открытиям. Отсталость его, тем не менее, конечно, остается в силе даже в области техники. Но в этой области, несмотря на известное хроническое запаздывание, уровень сохраняется все же более или менее одинаковый и отличие от романо-германцев состоит скорее в меньшей степени интенсивности промышленной жизни.
В других областях жизни потребность сравняться с уровнем романо-германцев чувствуется обыкновенно менее сильно и постоянно. Только время от времени различие уровней, отсталость в этих областях начинает ощущаться очень остро, но именно в этой спорадичности таких ощущений отсталости и заключается их главное зло. Устранять последствия этих спорадических ощущений отсталости можно лишь столь же спорадическими историческими прыжками. Не имея возможности идти нога в ногу с романо-германцами, и постепенно отставая от них, европеизированный народ время от времени пытается нагнать их, делая более или менее далекие прыжки. Эти прыжки нарушают весь ход исторического развития. В короткое время народу нужно пройти тот путь, который романо-германцы прошли постепенно и в течение более долгого промежутка времени. Ему приходится перескакивать через целый ряд исторических ступеней и создавать сразу то, что у романо-германцев явилось следствием ряда исторически последовательных изменений. Последствия такой скачущей «эволюции» поистине ужасны.
За каждым скачком неминуемо следует период кажущегося (с европейской точки зрения) застоя, в течение которого надо привести в порядок культуру, согласовать результаты, достигнутые путем этого скачка в определенной сфере жизни, с остальными элементами культуры. А за время этого «застоя» народ, понятно, опять и еще больше отстает. История европеизированных народов и состоит из этой постоянной смены коротких периодов быстрого «прогресса» и более или менее длительных периодов «застоя». Исторические прыжки, нарушая единство и непрерывную постепенность исторического развития, разрушают и традицию, и без того уже слабо развитую у европеизированного народа. А между тем непрерывная традиция есть одно из непременных условий нормальной эволюции.
Совершенно ясно, что прыжки и скачки, давая временную иллюзию достижения «общеевропейского уровня цивилизации», в силу всех указанных выше причин не могут вести народ вперед в истинном смысле этого слова. Скачущая эволюция еще больше растрачивает национальные силы, уже и без того перегруженные работой в силу самого факта европеизации. Как человек, пытающийся идти нога в ногу с более быстроходным спутником и прибегающий с этой целью к приему периодических прыжков, в конце концов, неизбежно выбьется из сил и упадет в изнеможении, так же точно и европеизированный народ, вступивший на такой путь эволюции, неизбежно погибнет, бесцельно растратив свои национальные силы. И все это – без веры в себя, даже без подкрепляющего чувства национального единства, давно разрушенного самим фактом европеизации. Итак, последствия европеизации настолько тяжелы и ужасны, что европеизацию приходится считать не благом, а злом. При этом Н. Трубецкой утверждает, что в вопросе о неизбежности европеизации других народов и ее отрицательных последствиях, характер социально-политического строя романо-германских государств не играет никакой роли. Неизбежность эта остается, независимо от того, будет ли строй этих государств капиталистическим или социалистическим. Она зависит не от милитаризма и капитализма, а от ненасытной алчности, заложенной в самой природе международных хищников – романо-германцев, и от эгоцентризма, пронизывающего всю их пресловутую «цивилизацию».
Как же бороться с этим кошмаром неизбежности всеобщей европеизации? Н. Трубецкой полагает, что европеизированные народы при восприятии европейской культуры вполне могут очищать ее от эгоцентризма. Если им это удастся, то заимствование отдельных ее элементов не будет уже иметь тех отрицательных последствий, о которых говорилось выше, и только обогатит национальную культуру этих народов. В самом деле, если народы, о которых идет речь, сталкиваясь с европейской культурой, будут свободны от предрассудков, заставляющих видеть во всех элементах этой культуры нечто абсолютно высшее и совершенное, то им незачем будет заимствовать непременно всю эту культуру, нечего будет стремиться искоренять свою культуру в угоду европейской. Наконец, не от чего будет смотреть на самих себя, как на отсталых, остановившихся в своем развитии представителей человеческого рода.
Смотря на романо-германскую культуру лишь как на одну из возможных культур, они возьмут из нее только те элементы, которые им понятны и удобны, и в дальнейшем будут свободно изменять эти элементы применительно к своим национальным вкусам и потребностям, совершенно не считаясь с тем как оценят эти изменения романо-германцы со своей эгоцентрической точки зрения.
Что такой оборот дела вполне мыслим и возможен, по мнению Н. Трубецкого, – не может быть сомнения. Против возможности его нечего ссылаться на исторические примеры. Действительно, история учит нас, что на такой трезвой точке зрения по отношению к романо-германской культуре ни один европеизированный народ до сих пор не мог удержаться. Многие народы, заимствуя европейскую культуру, первоначально собирались взять из нее лишь самое необходимое. Но в дальнейшем ходе своего развития все они постепенно поддавались гипнотизму романо-германского эгоцентризма и, забывши свои первоначальные намерения, стали заимствовать все без разбора, поставив себе идеалом полное приобщение к европейской цивилизации. В частности, Петр Великий в начале своей деятельности хотел заимствовать у «немцев» лишь их военную и мореплавательную технику, но постепенно сам увлекся процессом заимствования и перенял многое лишнее, не имеющее прямого отношения к основной цели. Все же он не переставал сознавать, что рано или поздно Россия, взяв из Европы все, что ей нужно, должна повернуться к Европе спиной и продолжать развивать свою культуру свободно, без постоянного «равнения на запад». Но он умер, не подготовив себе достойных преемников.
Весь восемнадцатый век прошел для России в недостойном поверхностном обезьянничанье с Европы. К концу этого века умы верхов русского общества уже пропитались романо-германскими предрассудками, и весь девятнадцатый и начало двадцатого века прошли в стремлении к полной европеизации всех сторон русской жизни, причем Россия усвоила именно те приемы «скачущей эволюции», о которых говорилось выше. На наших глазах та же история готова повториться в Японии, которая первоначально хотела заимствовать у романо-германцев лишь военную и флотскую технику, но постепенно в своем подражательном стремлении пошла гораздо дальше, так что в настоящее время значительная часть «образованного» общества и там усвоила методы романо-германского мышления; правда, европеизация в Японии до сих пор еще умерялась здоровым инстинктом национальной гордости и приверженностью к историческим традициям – но кто знает, долго ли удержатся японцы на этой позиции.
И все же даже если признать, что предлагаемое решение вопроса до сих пор не имело исторических прецедентов, то, с точки зрения Н. Трубецкого, из этого еще не следует, чтобы самое решение было невозможно. Все дело, по его мнению, заключается в том, что до сих пор истинная природа европейского космополитизма и других европейских теорий, основанных на эгоцентрических предрассудках, оставалась нераскрытой. Не сознавая всей неосновательности эгоцентрической психологии романо-гераманцев, интеллигенция европеизированных народов, т.е. та часть этих народов, которая наиболее полно воспринимает духовную культуру романо-германцев, до сих пор не умела бороться с последствиями этой стороны европейской культуры и доверчиво шла за романо-германскими идеологами, не чувствуя подводных камней на своем пути. Вся картина должна коренным образом измениться, лишь только эта интеллигенция начнет сознательно относиться к делу и подходить к европейской цивилизации с объективной критикой.
Таким образом, весь центр тяжести должен быть перенесен в область психологии интеллигенции европеизированных народов. Эта психология должна быть коренным образом преобразована. Интеллигенция европеизированных народов должна сорвать со своих глаз повязку, наложенную на них романо-германцами, освободиться от наваждения романо-германской психологии. «Она, пишет Н. Трубецкой, должна понять вполне ясно, твердо и бесповоротно:
— что ее до сих пор обманывали;
— что европейская культура не есть нечто абсолютное, не есть культура всего человечества, а лишь создание ограниченной и определенной этнической или этнографической группы народов, имевших общую историю;
— что только для этой определенной группы народов, создавших ее, европейская культура обязательна;
— что она ничем не совершеннее, не «выше» всякой другой культуры, созданной иной этнографической группой, ибо «высших» и «низших» культур и народов вообще нет, а есть лишь культуры и народы более или менее похожие друг на друга;
— что поэтому усвоение романо-германской культуры народом, не участвовавшим в ее создании, не является безусловным благом и не имеет никакой безусловной моральной силы;
— что полное, органическое усвоение романо-германской культуры (как и всякой чужой культуры вообще), усвоение, дающее возможность и дальше творить в духе той же культуры нога в ногу с народами, создавшими ее, — возможно лишь при антропологическом смешении с романо-германцами;
— что без такого антропологического смешения возможен лишь суррогат полного усвоения культуры, при котором усваивается лишь «статика» культуры, но не ее «динамика», т.е. народ, усвоив современное состояние европейской культуры, оказывается неспособным к дальнейшему развитию ее и каждое новое изменение элементов этой культуры должен вновь заимствовать у романо-германцев;
— что при таких условиях этому народу приходится совершенно отказаться от самостоятельного культурного творчества, жить отраженным светом Европы, обратиться в обезьяну, непрерывно подражающую романо-германцам;
— что вследствие этого данный народ всегда будет «отставать» от романо-германцев, т.е. усваивать и воспроизводить различные этапы их культурного развития всегда с известным запозданием и окажется, по отношению к природным европейцам, в невыгодном, подчиненном положении, в материальной и духовной зависимости от них;
— что, таким образом, европеизация является безусловным злом для всякого не-романо-германского народа;
— что с этим злом можно, а, следовательно, и надо бороться всеми силами. Все это надо сознать не внешним образом, а внутренне; не только сознать, но прочувствовать, пережить, выстрадать. Надо, чтобы истина предстала во всей своей наготе, без всяких прикрас, без остатков того великого обмана, от которого ее предстоит очистить. Надо, чтобы ясной и очевидной сделалась невозможность каких бы то ни было компромиссов: борьба так борьба»2. Все это предполагает, по мнению Н. Трубецкого, полный переворот, революцию в психологии интеллигенции неромано-германских народов. Главной сущностью этого переворота является сознание относительности того, что прежде казалось безусловным: благ европейской «цивилизации». Это должно быть проведено с безжалостным радикализмом. Сделать это трудно, в высшей степени трудно, но вместе с тем и, безусловно, необходимо.
Переворот в сознании интеллигенции неромано-германских народов неизбежно окажется роковым для дела всеобщей европеизации. Ведь до сих пор именно эта интеллигенция и была проводником европеизации, именно она, уверовавши в космополитизм и «блага цивилизации» и сожалея об «отсталости» и «косности» своего народа, старалась приобщить этот народ к европейской культуре, насильственно разрушая все веками сложившиеся устои его собственной, самобытной культуры. Интеллигенты европеизированных народов шли и дальше в этом направлении и занимались привлечением к европейской культуре не только своего народа, но и его соседей. Таким образом, они были главными агентами романо-германцев. Если теперь они поймут и глубоко осознают, что европеизация есть безусловное зло, а космополитизм – наглый обман, то они перестанут помогать романо-германцам и триумфальное шествие «цивилизации» должно будет прекратиться: одни они без поддержки уже европеизированных народов будут не в состоянии продолжать дело духовного порабощения всех народов мира. Ведь осознав свою ошибку, интеллигенты уже европеизированных народов не только перестанут помогать романо-германцам, но и постараются помешать им, раскрывая глаза и другим народам на истинную сущность «благ цивилизации».
В этой великой и трудной работе по освобождению народов мира от гипноза «благ цивилизации» и духовного рабства интеллигенция всех неромано-германских народов, уже вступивших или намеревающихся вступить на путь европеизации, должна действовать дружно и заодно. Ни на миг не надо упускать из виду самую суть проблемы. Не надо отвлекаться в сторону частным национализмом или такими частными решениями, как панславизм и всякие другие «панизмы». Эти частности только затемняют суть дела. Надо всегда и твердо помнить, что истинное противопоставление есть только одно: Романо-германцы – и все другие народы мира, Европа и человечество.
Автор: Востриков И.В.
Литература:
1 Данилевский Н.Я. Россия и Европа: Взгляд на культурные и политические отношения Славянского мира к Германо-романскому. – М.: Изд-во Эксмо, 2003. С. 94.
2 Николай Трубецкой. Европа и человечество // Русский мир: Сборник. – М.: Изд-во Эксмо; СПб.: Terra Fantastica, 2003. С. 734-735.