XX век по праву может называться веком торжества гуманизма, законности и справедливости. Тоталитарные режимы канули в лету, феодализм и рабовладение так же остались за бортом истории, эпоха колониализма счастливо завершилась. Но почему же в развивающихся странах Африки, Латинской Америки и Азии, в бывших союзных республиках не смолкает стрельба? По какой причине, получившие независимость, туземцы убивают друг друга с таким же энтузиазмом, с каким прежде сражались с белыми колонизаторами? И почему, применив насилие, они смогли одержать победу, хотя перевес в оружии был на стороне европейцев? Ещё в середине XIX века Энгельс признал, что уличные бои при тогдашнем уровне вооружения – бессмысленная бойня. И, тем не менее, вооружённая охотничьими ружьями и мачете армия кубинских креолов смогла разбить и изгнать с острова испанские колониальные войска? Как могли не знавшие, с какой стороны у автомата находится приклад, алжирские моджахеды справиться с вооружённой и экипированной по последнему слову техники французской армией? Как относиться к тому, что в XIX веке французы легко захватили Вьетнам, а через сто пятьдесят лет потерпели там поражение (битва под Дьен Бьен Фу), сравнимое с Дюнкерком? Как видите, вопросов много, а ответы искать будем в работе Ф. Фанона «О насилии». Сначала поинтересуемся, почему местное население бывших колоний проявляет немыслимую жестокость и продолжает буйствовать, хотя европейцы давно изгнаны с их территорий. Ведь, как известно, белые, приходя в будущие колонии, постоянно отмечали дружелюбие туземцев. А когда колонизаторы уходили, то были в шоке от зверств, творимых теми же самыми туземцами. И даже сейчас, спустя сорок лет с освобождения последней колонии (Джибути, 1977 год), складывается впечатление, что местные жители отвыкли жить по-человечески. Кто же их «испортил»? Ответ прост: те самые европейцы, которые так этому удивляются. Произошло следующим образом: «Первое столкновение в совместном существовании этих сил протекало под знаком насилия – точнее, эксплуатации колонизуемого колонизатором – и продолжалось в дальнейшем с помощью большого количества штыков и пушек. Колонизатор и туземец – давние знакомые. Именно колонизатор создал и продолжает создавать туземца»[1]. «Эксплуатация» — знакомое слово. Маркс призывал бороться с ней не только при помощи революционного террора, говорил, что этой цели можно добиться различными методами. А вот туземцы выбрали именно поножовщину и стрельбу. Почему? «В капиталистических странах между эксплуататором и эксплуатируемым выстраивается цепочка преподавателей морали, советников, «дезориентаторов». В колониальных же странах, напротив, жандарм и солдат своим непосредственным прямым вмешательством поддерживают контакт с туземцем и при помощи ударов прикладом или напалма советуют ему не очень высовываться. Как видим, посредники власти используют язык чистого насилия. Посредник не смягчает угнетения, не скрывает господства. Он открыто использует насилие с согласия сил правопорядка. Посредник привносит насилие в дома и в умы колонизованного»[2]. Получается, что жестокости африканцы, азиаты и латинос научились именно у белого господина. «Насилие, руководившее обустройством колониального мира, неутомимо задавшее ритм разрушению социальных форм коренного населения, неумолимо ломавшее опорные пункты системы в экономике, способы внешнего поведения, одежды, будет востребовано и воспринято туземцами в тот момент, когда их масса, решив стать действующей силой истории, устремится на запретные доселе города»[3]. Разумеется, колонизаторы пытались учить их и многим другим вещам. Но ведь до этого веками в головы туземцев ударами плетей, сапог и прикладов вбивалась мысль, что они – животные, а белые – люди. Апартеид и рабство, национальные унижения и постоянная оккупация приучили аборигенов считать себя животными и вести себя, как дрессированные звери. Ведь тех, кто не поддавался дрессировке, белые попросту убили. «Генерал Де Голль говорит о скопищах жёлтых, Мориак – о чёрных, коричневых, жёлтых массах, которые вскоре разбушуются. Туземцу всё это известно, и он от души смеётся всякий раз, когда в чужих словах обнаруживает себя животным. Ведь он знает, что он – животное. И как раз тогда, когда он открывает в себе человечность, он начинает искать оружие, чтобы обеспечить ей победу»[4]. Ещё бы, ведь человеком для аборигена является тот, кто может причинить боль, выстрелить из ружья или залить село напалмом. Люди, на его взгляд, это те, кто имеет право безнаказанно сечь плетьми. Европейские моральные ценности вызывают у туземцев недоумение, а их пропаганда кажется циничным издевательством и лицемерием. «О идеальной человеческой личности никто никогда не слыхивал (в колониях – С.С.). Ведь туземец видел на своей земле только то, что его можно безнаказанно арестовать, избить, заморить голодом; и никогда ни один профессор морали, ни один священник не взял на себя причитающиеся туземцу удары, не разделил с ним его хлеб»[5]. Идеи гуманизма и призывы к борьбе за свободу воспринимаются аборигеном как предложение взять в руки ружьё или мачете и стать похожим на белого, который провозглашает себя человеком. То есть схватить кого-нибудь (по возможности колонизатора), высечь его розгами и оставить умирать от жажды с деревянной колодкой на шее. Не случайно Туссен Лувертюр поднял восстание на Гаити, лишь прочитав Руссо, а Во Нгуен Зиап и Хо Ши Мин, освободители Вьетнама, победители под Дьен Бьен Фу были убеждёнными марксистами. Местная буржуазия, так называемые, креолы, учившиеся в метрополиях и имеющие менталитет колонизаторов, делятся на две категории. Одни из них боятся своих соотечественников-крестьян больше, чем европейцев, и пользуются волнениями, чтобы получить прибыль, а то и политическую выгоду. Другие же, вернувшись домой, забывают всё, чему их учили, и пользуются лишь знанием повадок европейских военных. К последним принадлежали Симон Боливар, освободитель Южной Америки, Хосе Сан-Мартин, герой войны за независимость Чили и Аргентины, Джордж Вашингтон. Но едва они сделали своё дело, как некоторые господа сразу же принялись делить прибыль. Боливар, пытавшийся наладить жизнь на освобождённом континенте по европейскому образцу, был не понят своими же солдатами, свергнут местной буржуазией и едва не погиб от пули убийцы. Так-то креолы отплатили тому, кто дал им возможность набить карманы, но пытался не позволить ею воспользоваться. Туземцы, восставая, не имеют шансов на победу, особенно в начале XX века. Разница в вооружении огромна, колонизаторы используют пулемёты, удушающие газы, позднее и танки. И желание применить насилие против белых сначала причудливо пронизывает всю природу туземца. «На уровне индивидов мы имеем дело с настоящим отрицанием здравого смысла. Если колонист или полицейский в течение всего дня могут избивать туземца, оскорблять его, ставить на колени, то он при малейшем враждебном или агрессивном взгляде другого туземца вытаскивает свой нож, поскольку это последнее средство туземца защитить свою личность перед себе подобным. (…) Со всех сил бросаясь мстить, туземец пытается убедить себя самого, что колониализм не существует, что всё идёт как раньше, что история продолжается»[6]. Например, когда англичане подавили восстание сипаев в Индии (1857-1859 годы), стала довольно известной индуистская секта Кали-Кули («Семья Кали»), практиковавшая человеческие жертвоприношения. Душители-тхаги сновали по дорогам Индии, наводя ужас на местное население, но панически боясь европейцев. «Точно так же туземец может не принимать во внимание колониста, обращаясь к религии. Вера в судьбу снимает с угнетателя всякую вину, а причиной зол и нищеты объявляется Бог»[7]. Типичная иллюстрация – религия Вуду, где даже существуют специальные ритуалы, цель которых – задобрить начальника. Но приходит время, благодаря усиленной либеральной пропаганде туземец открывает, что он, оказывается, человек, то есть такой же потенциальный убийца и садист, как и европеец. Когда идёт война за независимость во Вьетнаме, Конго или Алжире, то колониальные войска располагают самым совершенным оружием, да и численно не уступают повстанцам. Но терпят поражение. Почему? Разве самолёт не может сбросить пару фугасных бомб на деревню, где нет ни одного зенитного орудия? Разве нельзя было открыть в Алжире концентрационный лагерь для местного населения (как поступили англичане в ЮАР во время англо-бурской войны)? Здесь две причины. Во-первых, белые ни дня не обладали властью в колониях, ни минуты туземцы не доверяли им. Колонизаторы могли добиться лишь повиновения, применив военно-полицейские меры. И чем сильнее они сгибали спину аборигена в поклоне, тем более жестокой становилась неизбежная расправа. Во-вторых, «промышленники и финансисты метрополии ожидают от своего правительства не истребления коренного населения, но сохранения при помощи экономических соглашений их «законных интересов»»[8], «артиллерийский обстрел, политика выжженной земли уступили место экономическому принуждению. (…) Конечно же, военные продолжают свои игры времён колонизации, но финансовые круги очень быстро возвращают их к реальности»[9]. Иными словами, туземец из дармовой рабочей силы превращается в покупателя европейских товаров. А из убитого повстанца покупатель, скажем прямо, неважный. Когда идёт война за независимость, то становится не до покупок. Ведь не может же колониальный солдат зайти в каждую хижину и под дулом автомата заставить купить что-нибудь. Да и беднеют люди в ходе войны. Таким образом, мы снова убедились, что насилие бессильно против экономических процессов. Европейцы очень быстро поняли, что гораздо проще и надёжнее предоставить колониям формальную независимость, но оставить за собой экономический контроль. И свободные туземцы оказались в полной зависимости от европейских фабрик, так как в колониях никогда не было производства. К тому же, они за века колониализма отвыкли от власти, привыкнув к повиновению, окрикам, ударам. Теперь нет белого колонизатора, но они продолжают играть в него, так как некогда каждый из них хотел быть таковым. Колумбийские наркобароны ведут себя, подобно испанским колониальным помещикам, гаитянские тонтон-макуты[10] до боли напоминают колониальных работорговцев-ранчадорес[11], в Афганистане талибы неосознанно копируют замашки советских солдат. Однажды усвоенный урок будет преследовать бывших рабов до тех пор, пока они не поймут, что хозяин – не тот, кто бьёт, а тот, кто кормит. Только научившись доверять кому-либо, туземцы смогут установить в своих странах власть, а не террор.
Автор: Сулимов С.И.
Примечания:
[1] Хрестоматия «Мораль и политика». Издательство МГУ. М. 2004. / Фанон Ф. «О насилии». С.63
[2] там же, стр.65
[3] там же, стр.67
[4] там же, стр.69
[5] там же, стр.71
[6] там же, стр. 79
[7] там же, стр. 80
[8] там же, стр. 89
[9] там же, стр. 90
[10] Тонтон-макуты – гвардия диктатора Гаити, набранная из уголовников. Её «бойцы» совершали зверские расправы и грабежи над населением и практиковали ритуалы Вуду.
[11] Ранчадорес – кубинские спекулянты рабами. Занимались тем, что ловили беглых рабов и перепродавали по двойной цене. Отличались тем, что при малейшей попытке побега затравливали негров собаками.