На рубеже ХIХ-ХХ вв. обострилось соперничество великих держав – России и Великобритании, в борьбе за влияние на Афганистан и политику его правящих кругов. Британские власти стремились превратить афганское государство в сферу своего абсолютного влияния. В их планы входило усиление контроля над внешней политикой Кабула, сооружение стратегических коммуникаций на индо-афганской границе, размещение английских войск на территории Афганистана. Прямым вызовом политике Лондона явились настойчивые попытки России добиться восстановления непосредственных отношений с кабульским правительством, которые были прерваны в 1879 г. именно под нажимом англичан. С целью противодействия инициативам царского кабинета, направленным на сближение с Кабулом, британские власти использовали всю мощь своей дипломатии.
В данной статье делается попытка рассмотреть процесс реализации новых направлений в афганской политике России на фоне англо-русских дипломатических контактов по афганскому вопросу. Эта проблема еще далеко не изучена. В работах отечественных и зарубежных исследователей затрагивались лишь отдельные ее аспекты, да и сами авторы, в силу недостаточности источниковой базы, приходили, порой, к диаметрально противоположным выводам[1]. Ныне же представляется возможным, используя новые материалы из фондов Архива внешней политики Российской империи (далее – АВПРИ), а также публикации отечественных и британских дипломатических документов, более подробно осветить различные перипетии англо-русского соперничества в Афганистане в начале ХХ в. и значительно скорректировать сложившиеся представления о позиции Кабула в отношении своих могущественных соседей.
6 февраля 1900 г. советник российского посольства в Лондоне П. Лессар поставил министра иностранных дел Великобритании Р. Солсбери в известность о том, что «императорское правительство признает необходимость восстановления прямых отношений между Россией и Афганистаном по пограничным делам»[2]. Спустя две недели, политический агент в Бухаре В.И. Игнатьев направил эмиру Афганистана письмо, призвав активно развивать отношения с Россией. В британских правительственных кругах эти шаги справедливо расценили как выражение стремления российского кабинета наладить, минуя Лондон, политические контакты с Кабулом. Тем не менее, Р. Солсбери решил, что «ситуация пока неблагоприятна для…обсуждения русского предложения»[3].
Только через год, в конце января 1901 г., британский посол в Петербурге Ч. Скотт обратился за разъяснениями к новому министру иностранных дел России В.Н. Ламздорфу. В специальном заявлении, направленном спустя восемь месяцев в английское посольство, тот оправдал поведение В.И. Игнатьева, указав, что последний действовал «на основании Меморандума…6 февраля 1900 г.»[4]. Петербург, выдержав столь длительную паузу, впервые продемонстрировал нежелание обсуждать с британскими дипломатами какие-либо вопросы, касавшиеся русско-афганских отношений.
В ответ лондонский кабинет постарался дать понять российской стороне, что представленное ею объяснение действий В.И. Игнатьева не принято, и что дальнейшие контакты русских и афганских властей не могут осуществляться без четкого определения их целей и характера. 29 января 1902 г. Ч.Скотту была направлена депеша министра иностранных дел Великобритании Г. Ленсдауна, в которой излагалась позиция Лондона по вопросу, поднятому П. Лессаром. В ней говорилось, что «правительство Его величества… не желает оспаривать основательность доводов, которые были приведены в защиту целесообразности установления прямых отношений между русскими и афганскими пограничными властями по вопросам местного значения — но оно настаивает на том, что, в силу лежащей на нем обязанности отвечать за внешнеполитические отношения Афганистана, соглашения для этой цели могут быть заключены только с его согласия»[5]. Кроме того, Г.Ленсдаун написал о своем желании получить более точные объяснения относительно методов, которыми русское правительство предполагало руководствоваться в контактах с афганскими властями, ограничений, накладываемых на них, и средств, гарантирующих соблюдение этих ограничений.
Содержание депеши было доведено британским послом до сведения министра иностранных дел России 3 февраля 1902 г., после чего в переговорах вновь наступила пауза, так как Петербург медлил с ответом. В конце марта Ч. Скотт в личной беседе с В.Н. Ламздорфом напомнил, что британский кабинет не будет обсуждать какие-либо изменения в русско-афганских отношениях до получения ясных объяснений относительно методов, которыми русское правительство желает руководствоваться. Министр иностранных дел России ответил на это обращение молчанием.
Семь месяцев спустя, 31 октября 1902 г., Г. Ленсдаун в письме на имя секретаря английского посольства в Петербурге Ч. Гардинга, которое было им передано В.Н. Ламздорфу, высказал желание ознакомиться с позицией МИД России по вопросам, поднятым в депеше от 29 января. Но даже после этого напоминания ответное заявление русского правительства поступило в британское посольство только 5 февраля 1903 г. В нем министр иностранных дел писал, что «вопрос о сношениях России с Афганистаном был в подробности изложен в записке, переданной в 1900 году Российским посольством в Лондоне маркизу Солсбери, а также разъяснен в личных переговорах г.Лессара с Великобританским Министерством Иностранных Дел», в связи с чем русский кабинет «не признает нужным вторично входить в объяснения по этому предмету». В этом же документе В.Н. Ламздорф заявил о «возможности посылки агентов в Афганистан в будущем»[6]. Таким образом, позиция, занятая российским внешнеполитическим ведомством, четко демонстрировала его нежелание связывать себя в переговорах с британской стороной какими-либо конкретными обязательствами, дабы сохранить известную свободу действий в отношении Афганистана.
Если в переписке с Лондоном тактикой министерства иностранных дел России было затягивание переговоров, то в налаживании контактов с афганскими властями Петербург действовал настойчиво и решительно. В.Н. Ламздорф, учитывая враждебность афганского населения к иностранцам и подозрительность эмира Хабибуллы-хана к любым действиям русского правительства, полагал необходимым «завязать первоначально какие бы то ни было непосредственные сношения с Афганистаном», чтобы, используя любую благоприятную возможность, постараться рассеять недоверие афганцев к России[7].
С весны 1902 г. в министерстве иностранных дел России начал активно обсуждаться вопрос об учреждении в Кабуле официального российского представительства. В.Н. Ламздорф при этом понимал, что «предложение установить дипломатические сношения с эмиром…встретило бы, по всей вероятности, отказ с его стороны», поэтому он решил, не раскрывая подлинных намерений русского правительства, первоначально добиться согласия Хабибулла-хана на допуск «в Кабул или какой-либо другой город Афганистана заслуживающее доверия лицо, на обязанности коего лежали бы заботы о развитии торговых сношений». При этом в министерских документах не скрывалось, что «миссия лица, на коего падет выбор, будет преимущественно политического свойства»[8]. Чтобы не вызвать подозрений афганского эмира, в МИД сочли наиболее целесообразным назначить на пост коммерческого агента в Кабуле мусульманина, русского подданного или бухарца, а само назначение произвести не по линии министерства иностранных дел, а по линии министерства финансов.
В.Н. Ламздорф и директор Азиатского департамента МИД Н.Г. Гартвиг решили действовать через посредство Шерифа Ильбеги, торгового агента афганского эмира в Бухаре. В апреле 1902 г. к нему обратился политический агент России в Бухаре А.В. Калмыков с просьбой передать афганскому правительству предложение относительно назначения русского коммерческого агента в Кабул или любой другой город Афганистана. Обращение российских властей Хабибулла-хан использовал для того, чтобы с успехом противостоять нажиму англо-индийской колониальной администрации, но при этом не проявил ни малейшей готовности идти навстречу желаниям России. Послание А.В. Калмыкова осталось без ответа.
Однако В.Н. Ламздорф решил не ограничиваться сделанным шагом. Вскоре при участии туркестанских военных властей и того же Шерифа Ильбеги была предпринята новая попытка убедить эмира в полезности для него допустить русских агентов на афганскую территорию и, более того, «назначить собственных агентов в главнейшие пункты Закаспийской области»[9]. Но и на этот раз министр иностранных дел России констатировал, что Кабул с большим недоверием отнесся к высказанному предложению. Шерифу Ильбеги Хабибулла-хан приказал не заниматься делами, выходящими из круга его прямых обязанностей. Сотрудникам политического агентства в Бухаре удалось ознакомиться с личным письмом эмира, в котором он высказал в адрес своего торгового агента такого рода слова: «Вы посланы для торговли, а не для ведения политических дел, и если еще раз осмелитесь докладывать мне о таковых, то будете отозваны и подвергнуты жестокому наказанию»[10].
Как мы видим, Хабибулла-хан демонстрировал нежелание вступать в контакт с русскими властями по политическим вопросам. И все же попытки России добиться восстановления прямых отношений с кабульским правительством представляли немалый интерес для эмира. Он полагал, что на их фоне, ему будет легче противостоять давлению Великобритании, стремившейся полностью вовлечь Афганистан в сферу своего влияния. Поэтому, не желая реального сближения с Россией, эмир, тем не менее, санкционировал продолжение отдельных контактов с властями Туркестана.
В начале 1903 г. брат Хабибуллы-хана Насрулла-хан поручил торговому агенту в Бухаре закупить верблюдов для афганской армии. С этой просьбой Шериф Ильбеги обратился к новому главе русского политического агентства Я.Я. Лютшу. Данный шаг кабульских кругов был расценен в Петербурге как «весьма удачный фактор в деле непосредственных сношений [c Афганистаном — К.С.], позволяющий…высказать эмиру полную готовность идти навстречу его желаниям»[11]. Министерство иностранных дел России вновь попыталось завязать переписку с Кабулом, однако афганские власти сразу сделали вид, что забыли о своей инициативе.
Несмотря на это, В.Н. Ламздорф решил не упускать очередную представившуюся возможность и в феврале 1903 г. поручил Я.Я. Лютшу обратиться с личным посланием к эмиру по поводу передачи 5000 рублей бадахшанским купцам, которым был причинен ущерб жителями Бухары. В письме, направленном тогда в Кабул, был сделан запрос и относительно того, с кем из представителей афганских властей следует вступать русскому правительству в случае необходимости. Обращение Я.Я. Лютша содержало также конкретные предложения по развитию двусторонних связей между Россией и Афганистаном. В частности, была высказана надежда на то, что эмир позволит русским подданным свободно посещать его владения[12].
Тогда же В.Н. Ламздорф и Н.Г. Гартвиг решили предпринять ряд шагов, которые бы способствовали «сближению с Афганистаном на почве торговых сношений». 27 декабря 1902 г. Я.Я. Лютшу было предписано «посоветовать Шерифу Ильбеги сбыть свой товар где-нибудь в пределах Империи, чтобы он мог сделать это с большей выгодой, нежели в Бухаре»[13]. Руководство министерства иностранных дел рассчитывало, что афганские купцы, получив значительную пользу для своих коммерческих интересов, будут активнее направлять товары на российский рынок. В перспективе это связывалось с получением права на беспрепятственный ввоз русских товаров в Афганистан. Однако и эти планы не нашли отклика в Кабуле.
Некоторые подвижки в русско-афганских отношениях наметились весной 1903 г. Хакимы[14] Шугнана, Рушана и Ишкашима получили тогда предписание Хабибуллы-хана «заводить дружбу» с русскими властями и оказывать им посильные услуги. Представителям афганской пограничной администрации Припамирья была разрешена переписка с российскими чиновниками в Туркестане по местным незначительным вопросам. Начальник гарнизона Файзабада, следуя распоряжениям эмира, приказал подчиненным ему командирам крепостей пригласить русских офицеров охотиться на афганской территории.
14 апреля 1903 г. о таком образе действий со стороны властей Афганистана в штаб Туркестанского военного округа доложил начальник Памирского отряда подполковник А.Е. Снесарев. По его оценке, поведение афганцев указывало на то, что «они желали бы установления дружеских отношений между пограничными властями»[15]. В Ташкенте решили воспользоваться столь выгодным развитием событий для налаживания дружеских связей с афганской стороной. В данном случае командование округа рассчитывало, что установление личных контактов между русскими и афганскими офицерами будет способствовать искоренению среди последних чувства недоверия и подозрительности к России, а, в перспективе, облегчит ведение русско-афганских переговоров по пограничным вопросам. Однако ожидания туркестанских военных властей снова не оправдались. Резкий поворот в деятельности афганской пограничной администрации не был закреплен в последующих ее шагах. Правящие круги Афганистана, как и прежде, не проявили реальной заинтересованности в развитии контактов с Россией.
На наш взгляд, изменение позиции Хабибуллы-хана весной 1903 г. было связано с очередными попытками англо-индийского правительства вмешаться в афганские дела. Как известно, в декабре 1902 г. вице-король Индии Дж. Керзон направил в Сеистан миссию майора А.Г. Мак-Магона, которая должна была заняться демаркацией афгано-персидской границы. Распоряжение эмира хакимам Шугнана, Рушана и Ишкашима последовало именно вслед за этим решением. Правитель Кабула, тем самым, хотел, видимо, продемонстрировать личную самостоятельность и дать понять англичанам, что им не следует высоко оценивать свой успех в Сеистане. Мероприятия, осуществлявшиеся властями Афганистана на российской границе весной 1903 г., следует оценить как демонстрацию намерений, которая была рассчитана на усиление у англо-индийских властей чувства тревоги за сохранение своих позиций в Афганистане.
Британские политические круги действительно проявили серьезное беспокойство в связи с развитием ситуации на русско-афганской границе. Весной 1903 г. этот вопрос был поднят на переговорах между Лондоном и Петербургом. В марте Г. Ленсдаун дважды встречался с российским послом А.К. Бенкендорфом. В беседах с ним глава МИД Великобритании вновь поставил вопрос о необходимости подписания русско-английского соглашения, которое определило бы порядок ведения и характер контактов между Россией и Афганистаном. В Петербурге эти действия расценили как желание британского кабинета «закрепить зависимое положение афганского эмира от Англии, а равно и связать…нашу [т.е. России — К.С.] свободу действий»[16]. Поэтому А.К. Бенкендорф, получив необходимые указания В.Н. Ламздорфа, заявил министру иностранных дел Великобритании о намерении царского правительства добиваться установления прямых отношений с Афганистаном без чьего-либо участия. Такова была принципиальная позиция России.
Вслед за этим последовали активные консультации между Г. Ленсдауном и Дж. Керзоном. Глава Форин офиса предложил два главных условия, которые, по его мнению, могли бы стать основой для соглашения с русским правительством по афганскому вопросу: «Во-первых, Россия должна предоставить гарантии того, что она не предпримет никаких шагов к посылке своих агентов в Афганистан без предварительных консультаций с правительством Его величества…во-вторых, контакты между русскими и афганскими чиновниками по обе стороны границы будут позволены при условии, что они ограничатся перепиской по вопросам исключительно неполитического характера, имеющим местное значение»[17]. Вице-король Индии, со своей стороны, высказал мнение, что в сложившейся ситуации следует:
1.Добиваться от русского правительства более четкого определения характера тех пограничных вопросов, по которым предполагается установление непосредственных отношений с Афганистаном.
2.Провести необходимые консультации с эмиром.
Г. Ленсдаун согласился с этими предложениями. 4 апреля 1903 г. он написал Ч. Гардингу: «Если эмир решительно выскажется против развития контактов с русскими на границе, позиция правительства Его величества значительно усилится»[18]. Серьезную обеспокоенность британского министра иностранных дел вызвали и заявления А.К. Бенкендорфа о возможности направления в Афганистан русских представителей. По этому вопросу Г. Ленсдаун, как ему казалось, тоже нашел приемлемое решение: эмиру следовало объяснить, что «посылка русского агента или агентов повлечет за собой посылку британских агентов»[19]. В таком случае, полагал глава английского МИД, Хабибулла-хан будет решительно выступать против присутствия в Афганистане представителей России.
8 апреля 1903 г. все эти решения, но уже как позиция правительства Великобритании, были доведены Г. Ленсдауном до сведения А.К. Бенкендорфа. Однако МИД России отклонил предложения британского кабинета. В Петербурге не желали преждевременно связывать себя какими-либо обещаниями. Министр иностранных дел рекомендовал послу в Лондоне пока воздерживаться от дальнейших переговоров.
В.Н. Ламздорф решил предпринять еще одну попытку установить непосредственные отношения с властями Афганистана. Основанием для этого стал вопрос о восстановлении отдельных пограничных столбов на русско-афганской границе. В первых числах июня 1903 г. начальник Закаспийской области обратился с личным письмом к губернатору Герата. В нем он высказал предложение образовать смешанную комиссию из русских и афганских военных, которая занялась бы восстановлением пограничных столбов. Однако гератский губернатор не был уполномочен самостоятельно принять какое бы то ни было решение, поэтому сообщил о поступившем предложении эмиру.
Информация о действиях России незамедлительно достигла Калькутты и Лондона. По мнению индийского исследователя Дж. Трипаси, «эмир передал индийскому правительству оригиналы писем, адресованных губернатору Герата русскими пограничными властями»[20]. Уже 22 июня лорд Г. Ленсдаун в личной беседе с А.К. Бенкендорфом обратил его внимание на действия начальника Закаспийской области и попросил объяснений, но русский посол ушел от прямого ответа. Вслед за этим В.Н. Ламздорф получил от английского посла в Петербурге предложение с просьбой разрешить генеральному консулу Великобритании в Мешхеде участвовать в работе совместной комиссии в качестве представителя афганского эмира. Однако, с точки зрения российского министра иностранных дел, вопрос должен был рассматриваться исключительно русскими и афганскими официальными лицами без какого-либо участия третьей стороны[21].
Попытка англичан вмешаться в решение пограничного вопроса, а также отсутствие ответа из Герата, вызвали вторичное обращение начальника Закаспийской области к афганскому губернатору. Письмо содержало предупреждение, «что в случае не присылки им делегатов в комиссию…столбы будут…восстановлены без всякой посторонней помощи»[22]. Одновременно в меморандуме от 20 августа 1903 г. МИД России отклонил предложение британского правительства об участии генконсула в Мешхеде в урегулировании ситуации, сложившейся на русско-афганской границе. В ноте от 5 октября отказ был подтвержден, и к ноябрю 1903 г. пограничные столбы были восстановлены русскими властями без участия представителей Афганистана, так как кабульские власти в очередной раз проигнорировали предложения России о сотрудничестве.
Позицию эмира в данном случае довольно точно охарактеризовал Дж. Трипаси. По его словам, летом 1903 г. «Хабибулла-хан…гарантировал правительству Индии, что он не намерен вступать в переписку с русским правительством по пограничным вопросам». Кабульский правитель в переписке с Дж. Керзоном настаивал на том, что английские власти должны продолжить выплату ему денежной субсидии и предоставить право неограниченного импорта вооружений в обмен на его отказ от установления непосредственных отношений с Россией[23]. В итоге осенью 1903 г. Г.Ленсдаун уже с большим оптимизмом смотрел на будущее англо-афганских отношений, полагая, что действия русских властей «заставят эмира быть сговорчивее»[24]. Предложения, высказанные Дж. Керзоном, о необходимости любым способом убедить эмира активнее противодействовать попыткам России проникнуть в Афганистан, как казалось Г. Ленсдауну, удалось успешно реализовать. Хабибулла-хан отверг все предложения русских властей о сотрудничестве. Теперь только позиция Петербурга продолжала серьезно беспокоить британского министра иностранных дел.
Действия туркестанских военных властей и заявление российского МИД от 20 августа 1903 г. были расценены Г. Ленсдауном как стремление царского правительства «установить непосредственные сношения с афганскими властями по всем пограничным вопросам»[25]. В Форин офисе увидели в этом открытое нарушение русской стороной обязательств, о которых было заявлено в меморандуме министерства иностранных дел России от 6 февраля 1900 г. Тогда английские власти были заверены, что планируемые отношения между Россией и Афганистаном не будут иметь политического характера. Теперь же, после событий на гератской границе, руководство МИД Великобритании пришло к выводу, что неполитический характер русско-афганских контактов постепенно утрачивается, ибо, как считал Г. Ленсдаун, дело, касавшееся пограничной линии, установленной до этого смешанной англо-русской комиссией, имело явно политический характер. Тогдашнюю позицию британской дипломатии по поводу действий России довольно полно выразил первый секретарь английского посольства в Петербурге С. Спринг-Райс в своем письме к Дж. Керзону от 17 сентября 1903 г.: «Никто из ныне живущих не сомневается, что Россия — агрессивная держава, растущий политический организм, убежденный в своей захватнической миссии»[26].
Деятельность туркестанских властей на границе с Афганистаном летом — осенью 1903 г. вызвала принятие ответных мер со стороны правительства Великобритании. Г. Ленсдаун, желая воспрепятствовать дальнейшим попыткам российских военных наладить переписку или завязать личные контакты с представителями афганской администрации, распорядился передать русскому правительству письма эмира Афганистана, адресованные вице-королю Индии. Их содержание должно было, по мысли британского министра иностранных дел, продемонстрировать Петербургу «лояльную позицию Его высочества по отношению к нам [англичанам — К.С.]» и «его решительные протесты против установления…прямых отношений с Россией»[27].
Однако в русских правительственных кругах иначе оценивали состояние и перспективы развития афганского вопроса. В октябре 1903 г. С.Спринг-Райс, подводя итог трехлетней переписки между Лондоном и Петербургом, отметил: «Россия по-прежнему заявляет о намерении, при благоприятных условиях, направить своих агентов в Афганистан»[28].5 октября 1903 г. британскому поверенному в делах был направлен меморандум царского правительства, тон которого англичане сочли вызывающим. Российская сторона утверждала, что на афганской границе будет и далее следовать тому образу действий, о котором шла речь, начиная с 1900 г. Более того, в этом документе указывалось, что после всех «откровенных объяснений» министерство иностранных дел России считает вопрос окончательно закрытым.
Столь решительную позицию русского кабинета отчасти можно объяснить его надеждами на возможность постепенного налаживания дружеских отношений с афганскими властями, которые вплоть до этого времени подпитывались сообщениями военных из Туркестана. Как показывают документы, в министерстве иностранных дел России слишком большое значение было придано донесениям пограничной администрации Припамирья, в которых говорилось об имевших место весной 1903 г. инициативах афганских властей по налаживанию двусторонних контактов. Эти сообщения В.Н. Ламздорф расценил как весьма обнадеживающие в плане установления непосредственных отношений с Афганистаном[29]. Но для понимания истинного характера и причин появления меморандума от 5 октября 1903 г. следует учесть и тот факт, что резкий тон, взятый в данном документе, был вскоре оставлен российской стороной. Уже в начале ноября позиция Петербурга по афганскому вопросу существенно смягчилась и последующие заявления русского внешнеполитического ведомства не содержали столь резких формулировок. Поэтому, на наш взгляд, меморандум царского правительства от 5 октября 1903 г. следует оценить как проявление бравады, с помощью которой российские власти рассчитывали прикрыть свои неудачные попытки установить прямые отношения с Афганистаном, а также вызвать дополнительное беспокойство британских политических кругов. Вместе с тем, заметим, что В.Н. Ламздорф все еще не расставался с мыслями о возможности установления непосредственных контактов с афганской пограничной администрацией.
Как и следовало ожидать, вызывающий тон заявления царского правительства заставил лондонский кабинет отреагировать чрезвычайно резко. 5 ноября 1903 г С. Спринг-Райс получил от Г. Ленсдауна текст ответной ноты для передачи министру иностранных дел России и был уполномочен устно заявить В.Н. Ламздорфу, что «в случае возникновения любого пограничного инцидента, вследствие попыток русских офицеров принудить афганские власти к установлению прямых отношений, вся ответственность за такой инцидент будет целиком возложена на русское правительство»[30]. Но не успел еще британский поверенный в делах вручить ноту главе российского МИД, как 7 ноября 1903 г. посол России в Лондоне А.К.Бенкендорф в личной беседе с Г.Ленсдауном заявил об искреннем желании своего правительства достичь взаимопонимания с британским кабинетом по вопросам, затронутым в меморандуме от 5 октября. После этого С. Спринг-Райсу было приказано на время воздержаться от вручения ноты В.Н. Ламздорфу.
В конце ноября А.К. Бенкендорф представил более четкое определение позиции России в афганских делах. В соответствии с инструкциями министра иностранных дел, он заявил Г. Ленсдауну, что «императорское правительство вовсе не отказывается от признания Афганистана стоящим в сфере политического влияния Англии и в настоящее время не имеет в виду ни учреждения дипломатического представительства в Кабуле, ни посылки… агентов в столицу эмира»[31]. Сделать заявление подобного содержания МИД России, очевидно, был вынужден в преддверии ожидаемого военного столкновения с Японией. С.Ю. Витте, в тот момент — председатель кабинета министров, и В.Н. Ламздорф сочли необходимым пойти на некоторые уступки Великобритании, чтобы, в случае осложнения ситуации на Дальнем Востоке, избежать сложностей в Центральной Азии.
Однако британская сторона не выразила готовности принять гарантии царского кабинета. В Лондоне их сочли недостаточными, и 22 декабря послу в Петербурге были направлены инструкции с требованием вручить министру иностранных дел России текст официальной ноты, полученный посольством в начале ноября. 4 января 1904 г. нота была передана В.Н.Ламздорфу, однако дальнейшего развития эта острая ситуация не получила. С началом русско-японской войны и Лондон, и Петербург пришли к единому мнению, что обсуждение Афганского вопроса следует на время отложить.
К этому моменту в дипломатических кругах России созрело понимание почти полной бесперспективности дальнейших попыток сближения с Афганистаном. Трехлетний опыт показал, что главным препятствием к развитию прямых отношений с афганским государством служит недоверие и подозрительность к намерениям России со стороны эмира. 16 февраля 1904 г. В.Н. Ламздорф в письме к начальнику Главного Штаба генералу В.В. Сахарову, коснувшись задач, поставленных ранее министерством иностранных дел, вынужден был признать, что решить вопрос о назначении в Кабул или другие города Афганистана русских дипломатических агентов «едва ли возможно»[32]. Сохранялась лишь надежда на продолжение контактов между пограничными властями.
В 1904-1905 гг. такого рода контакты действительно имели место, но велись они, как и прежде, лишь по самым незначительным вопросам. Так, в ноябре 1904 г. секретарь политического агентства в Бухаре П. Черкасов направил письмо правителю Бадахшана Хаджи Мухаммед Гуль-хану по поводу задержания в Файзабаде некоего Хосров-бека, русского подданного. При аресте у него было отобрано 128 рублей золотом, и П. Черкасов просил вернуть эти деньги. Губернатор Бадахшана ответил только 31 декабря. Он, следуя принятой в Афганистане практике ведения любого рода контактов с соседними государствами, сообщил о содержании русского послания в Кабул, чтобы получить необходимые инструкции эмира. Лишь после этого деньги были отосланы русским властям в Бухару[33]. Тогда же П. Черкасов написал бадахшанскому губернатору еще одно письмо, предложив провести совместное расследование по делу об убийстве тремя солдатами гарнизона крепости Калаи-Бар-Пяндж русского подданного, жителя Вахана. Однако ответа не последовало, и соответствующие меры афганской стороной приняты не были.
В феврале 1905 г. П. Черкасов обратился к правителю Бадахшана и коменданту Калаи-Бар-Пянджа с просьбой вернуть скот, принадлежащий некоему Сеиду Юсуф-Али-Ша, угнанный на афганскую территорию. Но на этот раз у афганских властей возникли сомнения в достоверности послания. Опасаясь быть вовлеченными в провокацию, ни губернатор Бадахшана Хаджи Мухаммед Гуль-хан, ни комендант Калаи-Бар-Пянджа Абдул Мансур-хан не ответили сразу на письмо П. Черкасова. На встречу с ним был послан пограничный офицер Мухаммед-хан, чтобы выяснить, действительно ли секретарь политического агентства в Бухаре обращался к афганским властям. П. Черкасов подтвердил, что письма были написаны им лично, и уже спустя несколько дней его просьба была удовлетворена[34].
К осени 1904 г. относится одна из последних попыток туркестанских властей завязать прямые контакты с афганским правительством. Политический агент в Бухаре Я.Я. Лютш рассчитывал, что в условиях возрастающего давления Великобритании на Афганистан, Хабибулла-хан сочтет необходимым, оставив свое прежнее недоверие и подозрительность к намерениям России, пойти навстречу ее предложениям. В начале ноября 1904 г. разведчик политического агентства (в документах он упоминается под инициалами М.Н.М.) написал, по поручению Я.Я. Лютша, письмо к мулле Рахимдад-хану, который был вхож в окружение Хабибуллы-хана, чтобы «он дал совет или непосредственно самому эмиру, или через одного из его приближенных, послать тайного курьера в Бухару для переговоров о союзе с Россией»[35]. Однако предложение Я.Я. Лютша осталось без ответа. Позиция Хабибуллы-хана, вопреки ожиданиям русских властей, не изменилась даже накануне прибытия в Кабул британской дипломатической миссии Л. Дэна. Эмир по-прежнему не желал активизации отношений с Россией, усматривая во всех ее предложениях к сотрудничеству, угрозу самостоятельности Афганистана.
Отправка в ноябре 1904 г. английской миссии во главе с Л. Дэном в Кабул и начавшиеся в декабре англо-афганские переговоры стали причиной для нового обмена мнений между Лондоном и Петербургом.
В начале февраля 1905 г. состоялась беседа А.К. Бенкендорфа с Г. Ленсдауном. Посол России заявил, что для «императорского правительства…было бы весьма важно получить уверенность, что политика английского правительства относительно Афганистана не подверглась никаким изменениям и что начатые с эмиром переговоры не имеют целью присоединение или занятие афганской территории»[36]. Британский министр иностранных дел ответил, что «готов дать…официально заверение от имени правительства…в том, что его политика не подверглась никакому изменению, что оно желает поддерживать те же отношения с эмиром, как с его предшественниками, и не имеет намерения завладеть афганской территорией или вмешаться во внутренние дела страны». При этом, отметил Г. Ленсдаун, правительство Великобритании по-прежнему настаивает на том, «чтобы Афганистан оставался свободным от влияния или вмешательства какой бы то ни было иностранной державы и чтобы сношения эмира с другими странами оставались в его руках»[37]. В заключении беседы министр иностранных дел Великобритании спросил А.К. Бенкендорфа, готов ли он дать заверение от имени российского правительства, что его политика и намерения в отношении Афганистана остались неизменными, и что оно продолжает рассматривать его лежащим полностью вне сферы своего влияния. Не имея на тот момент соответствующих инструкций из Петербурга, посол высказал собственную позицию. Он ответил, что, с его точки зрения, «не встретится затруднений к разрешению ему дать маркизу Ленсдауну уверения в желаемом им смысле», добавив к этому, что «единственное отступление от существующего status quo, которого желает императорское правительство», касается возможности установления переписки между русскими и афганскими пограничными властями по местным вопросам неполитического характера[38]. Г. Ленсдаун, видимо, был внутренне готов к подписанию соглашения с Россией на высказанных условиях: в заключении беседы он предложил, чтобы стороны зафиксировали свои позиции в официальном документе.
О содержании разговора А.К. Бенкендорф в тот же день сообщил В.Н.Ламздорфу, который расценил слова главы Форин офиса как проявление уже известного, неоднократного выражавшегося ранее, стремления британской стороны добиться подписания русско-английского соглашения по афганскому вопросу. Но теперь интерес лондонского кабинета состоял еще и в том, чтобы получить от русского правительства официальное признание права Англии контролировать внешнюю политику Кабула. К подобному желанию в Петербурге отнеслись отрицательно. 17 февраля 1905 г. В.Н. Ламздорф направил послу в Лондоне специальную инструкцию, в которой указывалось, что «контроль за сношениями эмира с другими странами есть дело между ним и Великобританским правительством; включение этого пункта в переговоры России с Англией явилось бы совершенно новым фактом и могло бы быть истолковано как ничем не вызванное признание с нашей стороны своего рода английского протектората над Афганистаном[39]. Позже посол получил дополнительные указания министра иностранных дел, которые требовали, чтобы в беседах с Г. Ленсдауном он не касался прав Англии на ее контроль над внешней политикой афганского правительства, а тем более не признавал их. В письме В.Н. Ламздорфа А.К. Бенкендорфу от 3 июня 1905 г. прямо говорилось, что в случае объяснений с Г. Ленсдауном по вопросу об Афганистане, посол должен заявить английскому министру, что «Россия никогда не признавала эмира лишенным права международных сношений и не намерена отказываться от такой точки зрения»[40].
В данном случае министру иностранных дел, помимо многих обстоятельств, приходилось учитывать события, имевшие место на русско-афганской границе весной 1905 г. Тогда губернатор Мазари-Шарифа Абдулла-хан, по распоряжению эмира, направил два письма начальнику гарнизона Термеза генерал-майору Греку. Русские военные власти очень высоко оценили этот шаг. 19 марта 1905 г. исполняющий должность генерал-губернатора Туркестана генерал-лейтенант И. Субботич сообщил В.Н.Ламздорфу: «Неоднократные попытки, какие были делаемы в разное время с целью завязать сношения с пограничными афганскими властями,…дали довольно благоприятный результат»[41].
Однако возникает вопрос: был ли данный шаг афганской стороны продиктован ее искренним желанием поддержать инициативы России по налаживанию двусторонних контактов, или же Хабибулла-хан стремился лишь к тому, чтобы получить дополнительные козыри на завершающем этапе переговоров с Л. Дэном, предъявив ему письмо с изложением политических замыслов России в отношении Афганистана?
По мнению С.Б. Панина, автора работы «Россия и Афганистан.1905-1918» (Иркутск, 1995), «письма Абдулла-хана свидетельствовали о том, что эмир серьезно склонился к установлению политического союза с Россией и готов был, положившись на него, разорвать договор с Англией»[42]. Но текст посланий Абдуллы-хана не позволяет трактовать намерения эмира подобным образом. При внимательном анализе писем губернатора Мазари-Шарифа складывается впечатление, что их автор прежде всего имел целью выяснить позицию России по ряду важных проблем, касающихся ее отношений с Афганистаном. Абдулла-хан перечислил вопросы, ответ на которые его особенно интересовал: «когда государство афганское сделается Вам другом, тотчас же произойдет вред от государства английского. Какое средство и какое устранение этого вреда будет применено… со стороны Вашего правительства для отражения этой опасности?»; «та польза, которая проистекает от английского государства…в отношении денег и оружия очень велика…Если, разрушив эту дружбу, соединим ее с Вами, то с Вашей стороны относительно этого каково будет отношение?»; «то намерение, которое Вы имеете касательно сношений Афганистана с Вашим государством — каким образом будет выражаться?»[43]. Хабибулла-хан, судя по всему, рассчитывал получить от российской стороны ответ на поставленные вопросы в духе предложений, которые высказывались ему властями Туркестана в 1902-1904 гг. Планы России могли бы посеять у англичан весьма серьезные опасения за безопасность их позиций в Афганистане. В ситуации, когда переговоры в Кабуле и без того велись с большим напряжением, это чрезвычайно осложнило бы позиции англичан, заставив Л. Дэна действовать так, как это было бы выгодно эмиру.
Но расчеты Хабибуллы-хана не оправдались. Новый начальник термезского гарнизона генерал-майор Самойло после консультаций с Ташкентом и Петербургом 21 апреля 1905 г. направил властям Мазари-Шарифа ответное письмо, в котором прямо заявил, что не намерен касаться вопросов общей политики афганского государства. Несмотря на то, что интересы России реально не изменились, и ее политические круги по-прежнему стремились к развитию русско-афганских отношений в сфере торговых и пограничных контактов, уже имевшийся не слишком удачный опыт общения с властями Афганистана, заставил туркестанскую администрацию и министерство иностранных дел действовать осторожнее. Генерал Самойло в ответном послании Абдулле-хану не ответил ни на один вопрос, поставленный им, предложив губернатору Чар-вилаета высказать собственные соображения на предмет улучшения русско-афганской торговли. Видимо, в Кабуле не ожидали подобного ответа, и переписка межу властями Термеза и Мазари-Шерифа была прекращена.
В целом, говоря о развитии русско-афганских отношений в начале ХХ века, следует признать, что действия России, направленные на сближение с Афганистаном, не сопровождались встречными инициативами к налаживанию контактов со стороны Кабула. Царское правительство через администрацию Туркестана в 1901-1905 гг. неоднократно обращалось к афганским властям с различными предложениями, касавшимися развития торговли и восстановления прямых двусторонних отношений, но все эти попытки оказались тщетными. Власти Афганистана, заняв жесткую позицию, отвергли предложения российской стороны. Позиция Хабибуллы-хана в данном случае была продиктована стремлением сохранить самостоятельность страны, не допустив ни русского, ни британского вмешательства в афганские дела. Для эмира Россия была таким же хищником в Средней Азии, как Англия, поэтому он не допускал даже мысли о возможности русско-афганского сближения. Он лишь рассчитывал использовать попытки российских властей добиться восстановления прямых отношений с кабульским правительством для того, чтобы противостоять давлению Великобритании, стремившейся полностью вовлечь Афганистан в сферу своих интересов.
В 1901-1905 гг. велись активные дипломатические контакты между Лондоном и Петербургом, в ходе которых британская сторона добивалась от России признания своего права контролировать внешнюю политику Кабула и заявляла, что непосредственные отношения между русскими и афганскими пограничными властями по вопросам местного значения могут быть установлены только с ее согласия. Однако русское правительство всякий раз отвечало отказом на очередное предложение британского кабинета начать полномасштабные переговоры и выработать соглашение относительно характера и содержания прямых контактов между властями России и Афганистана. Более того, в феврале 1905 г. В.Н. Ламздорф от имени царского правительства отказался признать британский контроль над внешней политикой Афганистана, ограничившись лишь заявлением, что афганское государство лежит целиком в сфере английского влияния. Позиция, занятая российским министерством иностранных дел, объяснялась его нежеланием преждевременно связывать себя какими-либо конкретными обязательствами, дабы сохранить известную свободу действий в отношении владений эмира. К принятию компромиссного решения ни Россия, ни Великобритания пока еще не были готовы.
Автор: Симонов К.В.
Литература:
[1] Котляр П.С. Русско-афганские отношения в середине ХIХ – начале ХХ в. и англо-русское соперничество на Среднем Востоке // Ученые записки Ташкентского гос. пед. ин-та. Вып.2.Т.33.Ташкент,1962.С.57-250; Остриков П.И. Британская агрессия в Афганистане в начале ХХ в. // Ученые записки Курского гос. пед. ин-та.Т.60.Курск,1969.С.144-161; Мендельсон В.И. Англо-русские противоречия в Афганистане в начале ХХ в. // Исторические записки.Т.83.М.,1969.С.144-258; Панин С.Б. Россия и Афганистан.1905-1918.Иркутск, 1995; Singhal D.P. India and Afghanistan.1876-1907. A Study in Diplomatic Relations. Queensland,1963; Dilks D. Curzon in India.Vol.2.L.,1970; Tripathi G.P. Indo-Afghan Relations.1882-1907.New Delhi,1973.
[2] Депеша посла в Лондоне Е.Е. Стааля министру иностранных дел М.Н. Муравьеву от 2/14 февраля 1900 г. // АВПРИ.Ф.147.Среднеазиатский стол. Оп.485.Д.758.Л.20.
[3] British Documents on the Origin of the War.1898-1914. Vol.4. N.Y., 1967. P.513.
[4] Ibid.
[5] Ibid.P.514.
[6] Проект записки для передачи британскому послу в России (передана 23 января / 5 февраля 1903 г.) // АВПРИ.Ф.147.Среднеазиатский стол. Оп.486.Д.231.ЛЛ.178-179.
[7] Письмо В.Н. Ламздорфа министру финансов России С.Ю. Витте от 4 мая 1902 г. // Там же.Л.150.
[8] Там же. ЛЛ.149-150.
[9] Письмо В.Н. Ламздорфа военному министру России А.Н. Куропаткину от 21 февраля 1903 г. // Там же.Л.183.
[10] Выписка из частного письма сотрудника политического агентства в Бухаре от 3 сентября 1902 г. // Там же.Л.164.
[11] Письмо В.Н. Ламздорфа А.Н. Куропаткину, без даты. // Там же. Л.191.
[12] Там же.Л.191-193.
[13] Письмо Н.Г. Гартвига Я.Я. Лютшу от 27 декабря 1902 г.// Там же.Л.171.
[14] Хаким — чиновник пограничной администрации в Афганистане.
[15] Выписка из секретного рапорта А.Е. Снесарева от 14 апреля 1903 г. // АВПРИ.Ф.147.Среднеазиатский стол.Оп.486.Д.231.Л.226.
[16] Памятная записка министра иностранных дел России об отношениях с Афганистаном от 25 ноября 1903 г. // Там же.Л.280.
[17] British Documents… Р.516.
[18] Ibid. Р.517.
[19] Ibid.
[20] Tripathi G.P. Op. сit. Р.145-146.
[21] Памятная записка министра иностранных дел России об отношениях с Афганистаном от 25 ноября 1903 г. // АВПРИ.Ф.147.Среднеазиатский стол. Оп.486.Д.231.Л.281.
[22]Там же.
[23] Tripathi G.P. Op. сit. Р.146. См. так же: Dilks D. Op. сit. Vol.2. Р.150.
[24] Цит. по: Dilks D. Op. сit. Vol.2. Р.153.
[25] Резюме инструкции Г. Ленсдауна Ч. Гардингу от 5 ноября 1903 г. // АВПРИ. Ф.147.Среднеазиатский стол.Оп.486.Д.231.Л.274.
[26] Цит. по: Dilks D. Op. cit.Vol.2. Р.66.
[27] British Documents… Р.519.
[28] Ibid.
[29] Памятная записка министра иностранных дел России об отношениях с Афганистаном от 25 ноября 1903 г.// АВПРИ.Ф.147.Среднеазиатский стол.Оп.486.Д.231.Л.281.
[30] British Documents… Р.520.
[31] Секретное письмо В.Н. Ламздорфа А.К. Бенкендорфу от 27 ноября 1903 г.// АВПРИ.Ф.147.Среднеазиатский стол.Оп.486.Д.231.Л.288.
[32] В.Н. Ламздорф — В.В. Сахарову, 16 февраля 1904 г.// АВПРИ.Ф.147.Среднеазиатский стол.Оп.486.Д.231.Л.293.
[33] Копия рапорта П. Черкасова исполняющему должность дипломатического чиновника при генерал-губернаторе Туркестана А. Половцеву // Там же.Оп.485.Д.746. Л.79.
[34] Там же.Л.78.
[35] Письмо Я.Я. Лютша Н.Г. Гартвигу от 23 ноября 1904 г.// Там же.Л.18.
[36] Секретная записка посла в Константинополе И.А. Зиновьева по вопросу о соглашении между Россией и Англией от 25 августа 1906 г.// Красный архив.1935.Т.2-3 (69-70).С.8.
[37] Письмо Г. Ленсдауна А.К. Бенкендорфу от 5 февраля 1905 г.// АВПРИ.Ф.147. Среднеазиатский стол.Оп.486.Д.231.Л.320. См. также: British Documents… Р.521.
[38] Секретная записка И.А. Зиновьева по вопросу о соглашении между Россией и Англией от 25 августа 1906 г. // Красный архив.1935.Т.2-3 (69-70).С.9.
[39] В.Н. Ламздорф — А.К. Бенкендорфу, 17 февраля 1905 г.// АВПРИ.Ф.147.Среднеазиатский стол. Оп.486.Д.231.Л.324.
[40] В.Н. Ламздорф — А.К. Бенкендорфу, 3 июня 1905 г.// Там же.Оп.485.Д.759.Л.100.
[41] И. Субботич — В.Н. Ламздорфу, 19 марта 1905 г. // Там же.Оп.486. Д.231. Л.339.
[42] Панин С.Б. Россия и Афганистан.1905-1918. Иркутск, 1995. С.15.
[43] Перевод писем Абдуллы-хана генерал-майору Греку // АВПРИ.Ф.147. Среднеазиатский стол. Оп.486.Д.231.ЛЛ.340-342.